Bang-bang. Бэнг-бэнг - Мацуо Монро Страница 12

Я хриплю, шиплю, отдуваюсь, комкаю простыню, но не произношу ни слова. Потому что знаю — первое же слово превратится в крик. А врач невозмутимо продолжает сдирать с моих ног кожу…

Спустя три часа я подписываю какие-то бумаги, получаю от врача баночку с мазью цвета болотной тины и совет быть впредь поосторожнее со стеклом. Дельное замечание.

Мне предлагают взять напрокат инвалидную коляску или хотя бы костыли, но я отказываюсь. Просто нечем за это заплатить.

Понимание того, что теперь моя жизнь вне опасности, придает достаточно сил, чтобы доковылять до метро.

Дома я наконец делаю то, что хотел сделать весь день, — теряю сознание.

Четыре дня я не могу дозвониться до Юрико. Все, что мне удается, — поговорить в ее отцом, который сообщает, что девушка не появляется дома уже неделю. Судя по голосу, он не очень-то переживает. Он говорит, что иногда она исчезает и на месяц. Так что причин для волнений нет.

— Придет, куда она денется? — астматически дышит он в трубку. — Деньги закончатся, и придет. Она всегда так делает. Передать, что вы ей звонили?

— Да, пожалуйста, — вежливо отвечаю я.

Может быть, он и прав. Может быть, она действительно захотела немного развлечься на папины денежки. Может быть, ее привлекла жизнь огяру*. Может быть, она нашла парня и теперь живет у него… Если задаться целью, таких «может быть» можно придумать не один десяток.

* Когяру (kogyaru — от kogirl) — «тусовщицы». Девушки-старшеклассницы, проводящие все свое свободное время, тусуясь с друзьями в модных и дорогих кварталах больших городов — прежде всего в токийском квартале Сибуя. Огяру (ogyaru — от ogirl) — наиболее радикальная разновидность когяру. Бродяги, месяцами не бывающие дома и живущие на тусовочных квартирах или просто на улице.

Но есть и другие «может быть». Например: может быть, Юрико уже сидит в горячей в ванне, и вода медленно окрашивается в красный цвет от крови, вытекающей из разрезанных вен. Может быть, Юрико бродит по городу, выбирая здание повыше, чтобы использовать его крышу как трамплин. Может быть, заходит в аптеку, чтобы купить несколько упаковок мепробамата или фенобарбитала… Ну, и все такое.

Какое-то время я колеблюсь. Брожу между этими «может быть» с завязанными глазами в надежде нащупать правильный ответ. Но все бесполезно. Интуиция хорошо работает только тогда, когда ты располагаешь достаточной информацией. А так от нее нет никого проку.

Потеряв еще два дня, в течение которых я смазываю подошвы наг мазью, глотаю антибиотики, доедаю последнюю банку украденных неделю назад консервов и через каждые два часа набираю номер Юрико, я, наконец, принимаю решение.

Я звоню в полицию. Девушка на том конце провода говорит, чтобы я не волновался, все будет в порядке. Она говорит, что причин для беспокойства нет, прошло не так много времени; что это не маленький ребенок, следовательно, вполне может не приходить вечером домой; что принять официальное заявление может только от родственников. Она говорит много всякой чуши. Суть сводится к одному — никто не собирается ни черта делать. По крайней мере до тех пор, пока через месяц не придет отец Юрико и не подпишет кучу бумажек. На всякий случай она делает вид, что записывает приметы Юрико, а потом отключается.

Ну да. Стоило два дня ломать голову, чтобы услышать такой ответ.

Потом я начинаю обзванивать всех знакомых по группе. Тех психов, которые раз в неделю делали сочувствующие лица, когда я рассказывал им о своих проблемах. С большой натяжкой можно предположить, что кому-нибудь из них Юрико сообщила, где ее можно найти. Остаток дня я трачу на болтовню с психами. Всех волнует только одно — как бы найти хорошего психолога взамен выбывшего из игры. Они озабочены только тем, как бы снова оказаться в команде таких же психов. Привычка делиться всяким дерьмом, забившим под завязку голову, заставляет их обзванивать одну клинику за другой, один психологический центр за другим, просматривать десятки рекламных газет и сотни тематических сайтов, чтобы как можно быстрее получить новую дозу наркотика под названием «чужое внимание». Самая настоящая зависимость, которую тоже нужно лечить. А для этого необходима групповая терапия, где все будут внимательно слушать о твоей зависимости от желания, чтобы тебя внимательно слушали. Замкнутый круг.

Последний звонок я делаю в десять вечера и окончательно убеждаюсь, что чудес на свете не бывает.

Никто ничего не знает о Юрико. Никто вообще ни хрена не знает, кроме того, что найти хорошего психолога — целая проблема. О, был бы у меня номер, по которому звонил Акихико, я смог бы вам здорово помочь в ваших поисках, ребята.

День заканчивается, а я по-прежнему не имею понятия, где Юрико. Если бы у меня хватило тогда ума записать номер телефона! Теперь я позвонил бы по нему, не сомневаясь ни секунды. Но я был слишком туп, чтобы поверить в такую ерунду, как доведение до самоубийства по телефону. Я и сейчас-то по-настоящему в это не верю. Просто нужна ведь какая-то гипотеза… Иначе как решишь, в каком направлении искать.

Намазывая подошвы ног мерзко пахнущей мазью, которая, по уверениям врача, обладает фантастической способностью почти мгновенно заживлять резаные, колотые и рваные раны, нанесенные осколками разбитого стакана, я заставляю себя забыть о сомнениях. Пытаюсь убедить себя, что убить по телефону можно так же легко, как и при личной встрече. Ну, или почти также…

Ступни покрываются толстым слоем жирной мази, а у меня остается все меньше доводов против теории Юрико. Любое поползновение здравого смысла привести контраргумент я встречаю в штыки. Мне ни к чему здравый смысл. Мне ни к чему логика и критический взгляд на вещи. Мне ни к чему реализм.

К тому моменту, когда ноги перебинтованы, я уже верю в теорию Юрико. Я грызу на кухне найденные галеты, которые стащил из магазина месяца три назад и забыл про них. Я запиваю галеты водой из-под крана и собираю воедино все, что знаю относительно смерти Акихико и психолога. Собирать приходится недолго.

Оба позвонили по одному и тому же номеру, а потом покончили с собой. Во всяком случае, Акихико проделал именно этот трюк. Юрико считает, что психолог тоже звонил. Да, конечно. Именно так все было, и мне плевать, если кто-то думает иначе. Номер принадлежал свихнувшейся художнице, которая каким-то образом заполучала свежих покойников в качестве натурщиков. Самого номера у меня нет, имени художницы я не знаю, где искать Юрико — не представляю. Вот, собственно, и все…

Я смахиваю со стола абразивно твердые крошки.

Мне нужно найти ту художницу. Если, конечно, она еще жива. Если она еще не в психушке. Она должна иметь какое-то отношение к этому делу. С нее-то я и начну операцию «Поиск и спасение».

Американский психолог Стенли Милграм выбрал из телефонных справочников разных городов несколько адресов и написал каждому адресату письмо о другом, тоже случайно выбранном человеке, указав его фамилию, внешность и краткую биографию. Он просил корреспондента вернуть письмо в случае, если тот знает парня, о котором говорилось в письме. В противном случае была просьба переслать письмо тому, кто, по мнению получившего письмо, мог бы знать. Со следующим подопытным кроликом та же история. Знаешь — сообщи, не знаешь — перешли тому, кто может знать. Такой вот эксперимент.