Исчезание - Жорж Перек Страница 12

— Квартиру преступника вы перетряхнули раз десять, — перебил Дюпен, — не так ли?

— Да, — признал Эльзевир, — и каждый раз, перещупав все, уезжали ни с чем.

— Мне кажется явным следующее, — заявил Дюпен. — Ты все вывернул и выкрутил, ты выстучал все стены и перекрытия, и все без результата, так как у тебя есть глаза, а ты не видишь. Неужели ты, растяпа, ни разу не задумался: хитрец наверняка выбрал тайник самый надежный из всех существующих; не упрятал выкраденную вещицу, а удержал на виду; замызгав, затрепав и смяв, как сие делается с заурядными записками, сунул, скажем, в бювар или за пресс-папье, ты наверняка перекладывал ее раз десять, не признавая, не желая и не думая признать в невзрачнейшей бумажке ценнейшую депешу!

— Да нет там никаких пресс-папье! — в сердцах рявкнул Эльзевир.

— Наблюдательный ты наш, — съязвил Дюпен.

Затем надел плащ, напялил шляпу и вышел, заявив присутствующим:

— Я сам туда съезжу. Через час привезу ваш несчастный папирус.

Даже если расчет Дюпена был верен, практические действия к успеху не привели.

— С кем не бывает, — выжал из себя мэтр.

Затем развязался с незадачливыми шпиками и, утешения ради, приступил к выслеживанию шимпанзе, в чьем активе насчитывались уже три убийства.

цитирующая текст письма (без купюр)

Если, интуицией угадав все, начиная с «а» и заканчивая «я», тайну все же не сумел раскрыть сам Дюпен, мне не спастись, — предрекал в дневнике Антей Глас.

А в письме к друзьям Антей писал следующее: «Я так мечтал уснуть и не думать. Я так желал уснуть и забыться. А как уснуть, если меня все время преследует исчезание. Чье исчезание? Индивидуума? Предмета? Как узнать? Исчезла некая субстанция или некая вещь, некая суть или некий смысл… А теперь придется исчезнуть и мне: теперь мне надлежит идти на гибель, к величайшему выбыванию, небытию. It is a must. Не судите. Я так желал узнать. Ах, как ужасна изнурившая меня скверна. Дабы выразить страдания издаю я не крик, а жалкий лепет. Так приди же, смерть, наступи как расплата за безумный пыл, меня распиравший! Антей Глас».

В письме имелась приписка, изумляющая и раскрывающая всю степень безумия Антея Гласа: «Чуя зверинецъ, где эль ежей — миф, пыхай еще, шибкий юрист!».

И, in fine, внизу страницы, трясущаяся рука замыкала черную линию — заключающую вакуум — в несуразный небрежный венец.

Убил себя сам? Приставил дырку дула к виску и нажал на гашетку? Лег в ванну и вскрыл себе вены? Съел целую пачку люминала? Направил машину в щель бездны бурлящей, пучины, кипящей круглые сутки, на вечер сменяя Великий День и сменяя на день Вечер Великий? Вывернул кран и надышался газа? Сделал себе харакири? Вылил на себя канистру бензина и запалил? Прыгнул с виадука в черную глубину реки?

Так и не сумели узнать, выбрал ли сам Антей вид смерти (если та все-таки к нему пришла).

Странным кажется следующее: некий приятель Антея, перепугавшийся из-за письма, через три дня заехал к нему на всякий случай. Вилла была пуста. Машина пылилась в гараже. Все личные вещи (например, платье и белье в шкафах) были на месте. На месте лежали сумки и баулы. Никакие следы насилия или убийства не были выявлены.

И все же Антей Глас исчез.

перебирающая мнимые спасения Антея Гласа

самурай без меча,

курящий удав, играющий в керлинг,

сверкающий мрак, слепящая тьма,

крик резкий навзрыд в псалмах кафедральных,

ласка тарантула,

десять купчих, плюющих на груду златую,

триумф неудачи,

самум, пыль несущий чрез финский туннель,

глубины платка

сумели бы наверняка указать спасительный путь для Антея Гласа…

хиппующий кардинал, скандирующий антипапский клич,

лезвие для бритья щетины на цедре грейпфрута,

дилижанс инкассации, грабанувший шайку из трех английских грабителей,

круглый квадрат,

мужеский пуп, предназначенный для извержения магмы,

чужбина, где ты из чрева на свет явился,

безрукий безумец, в сумерки дланью схвативший перила,

распятие без Христа,

капли вина из листьев агавы для шута без накидки

сумели бы без труда смягчить наказание для Антея Гласа…

чушь без бессмыслицы,

мат на зеркале из-за шалуньи-рыбешки без игл,

зелень, цветущая в декабре,

чарка граппы при смерти для симулянта,

сила любви убийцы,

нырянье прибрежных скал при качке,

принципиальный винчестер,

белая гарь, вечный мир, беспредметный предмет,

лжезабытье

сумели бы устранить смерть Антея Гласа…

так как же все эти пункты свести, причем, в наичернейшей тьме, там,

в глубине, где мрак зачинает Заклятье?

с выдержками из различных дисциплин и наук

Друга Антея звали Эймери Шум.

Эймери имел десятерых детей.

Старший, Алимпий (не иначе как случайный тезка с тем, другим, из сказки), исчез лет тридцать назад в Кембридже, на Семинаре: среди приглашенных выступал великий английский ученый Сэр Гэдсби В. Райт, а меценатами являлись магнаты из «Марсьяль Кантерель Фаундэйшн». Следующий сын, Адам, умер в лазарете, где утратил аппетит и перестал принимать пищу. Затем смерть зачастила: в Занзибаре Евлалия съела гигантская акула; в Милане у Ёгучи, ассистента на съемках картины Джузеппе Де Сантиса, в трахее застрял бараний крестец, и в результате наступила асфиксия; на Гавайях длиннющая аскарида выпила весь сангвинический запас Иринея, ему сделали шестнадцать переливаний, и тем не менее наступила анемия.

Четырех следующих детей Эймери ни разу в жизни не видел. Урбен, Ырчи, Эммануил и Юзеф как нелегальные иммигранты, нежелательные элементы и неприемлемые лица других (чуждых, а значит, враждебных) наций и этнических групп (т. е. лингвистические варвары, а значит, непременные паразиты, жулики и хулиганы, а значит, кандидаты на императивную экстрадицию и немедленную репатриацию) были задержаны, лишены всех (каких?) прав и высланы из Франции. Урбена задавил прицеп, везущий цемент, гипс и железную арматуру на закладку памятника писателю Андре Блавье в Вервье; беженец Ырчи, вернувшись к себе в далекий дагестанский аул, был спьяну зарезан земляками-кумыками; апатрид Эммануил, изнуренный испрашиванием виз, насмерть замерз на границе Чухны и Тувы; Юзефа (кличка Юстус) за безбилетный вуаяж из Кёльна в Кесселинг сняли с электрички («Raus! Schnell!») и при неуплате штрафа (Haftling) насмерть забили дубинками (Gummi) баварские жандармы.