Ангел-хранитель - Франсуаза Саган Страница 12

– Ну и вечерок выдался…

Он ничего не ответил, склонился к Льюису и не без любопытства спросил:

– Льюис, чем это вы так накачались? ЛСД?

Льюис промолчал. Я вздрогнула и посмотрела на него. Голова откинулась на подушку, застывший взгляд вперился в небо, он был далеко отсюда.

– Нельзя же так, – произнес Пол очень мягко, – вы ведь могли убить его. Дороти, что произошло?

Я колебалась. Нелегко женщине о таком рассказывать.

– Тот парень счел меня слишком… слишком взрослой для этого заведения…

Я ожидала, что Пол возмутится, но он лишь пожал плечами и завел мотор.

Всю дорогу мы молчали. Льюис спал, и я не без содрогания думала про ЛСД. В принципе я не имею ничего против наркотиков, просто мне вполне хватает алкоголя, все остальное меня пугает. Еще я боюсь самолетов, подводной охоты и психиатрии. Мне спокойно только на земле, сколько бы на ней ни было грязи. Когда мы приехали, Льюис первым вылез из машины, пробормотал что-то нечленораздельное и скрылся в доме. Пол помог мне выйти и проводил до веранды.

– Дороти, помнишь, что я говорил про Льюиса в первый раз?

– Да, но ведь теперь ты его любишь, правда?

– Да, конечно… Я…

Он слегка запинался. С ним это бывает крайне редко. Он взял мою руку, повернул ладонью вверх и поцеловал.

– Он… Я полагаю… я думаю, он не совсем нормален… Он ведь чуть не убил того типа.

– Ну как можно оставаться нормальным, накачавшись этой дрянью, – логично возразила я.

– И все-таки меня очень беспокоит, что ты живешь с ним под одной крышей, он же неуправляем.

– Мне кажется, он меня очень любит и не причинит никакого зла.

– В любом случае он скоро станет кинозвездой и ты от него избавишься. Грант говорил мне. Они собираются построить на нем следующий фильм… А поскольку он плюс ко всему талантлив… Дороти, когда же мы поженимся?

– Скоро, – ответила я, – очень скоро.

И поцеловала его. Он вздохнул.

Я повернулась и пошла в дом посмотреть, как там наша будущая кинозвезда. Я нашла его распростертым на моем мексиканском ковре. Он лежал, обхватив голову руками. Я спустилась на кухню, сварила кофе и налила чашечку для Льюиса, мысленно репетируя нравоучительный монолог о вреде наркотиков. Потом вернулась в гостиную, опустилась рядом с ним на колени и слегка потрепала его по плечу. Никакой реакции.

– Льюис, выпейте кофе.

Он даже не шелохнулся. Я тряхнула его сильнее. Видимо, в этот момент он бился с китайскими драконами и разноцветными змеями. Меня это взбесило, но я вспомнила, что час назад он встал на защиту моей чести. За такое женщины склонны многое прощать.

– Льюис, дорогой мой…

Он бросился мне на шею, его сотрясали, душили рыдания. Мне стало за него страшно. Он уткнулся в мое плечо, мой драгоценный кофе пролился на ковер. Растроганная и испуганная, я сидела неподвижно и слушала его исповедь. Он бормотал, уткнувшись губами в мои волосы:

– Я ведь мог его убить… О, я должен был убить… в ту же секунду… Сказать такое… про вас… вам… Он ведь был у меня в руках…

– Но послушайте, Льюис, нельзя же так, это неразумно.

– Свинья, грязная свинья… И глаза скотские… У них у всех… У всех людей глаза скотские… Вы этого не замечаете… Неужели вы не замечаете? Они до нас еще доберутся, вот увидите… Они разлучат нас и до вас тоже доберутся… До вас… Вы, Дороти…

Я поддерживала его затылок, гладила по волосам, целовала. Я жалела его, как жалеют плачущего ребенка. Он и был ребенком. У меня на коленях плакал обманутый жизнью ребенок. Я утешала его, бормотала что-то вроде: «Ну успокойтесь, ничего страшного, все будет хорошо». Он висел у меня на шее, от неловкой позы у меня затекли ноги, и я подумала, что такие сцены не для женщин моего возраста. Молодая и чистая девушка могла бы вернуть ему веру в жизнь. А я слишком хорошо знала, что она такое, эта жизнь.

Наконец он утихомирился. Я осторожно опустила его на пол, он вытянулся на ковре. Я накрыла его шерстяным одеялом и, совершенно опустошенная, отправилась спать.

Я вскочила среди ночи вне себя от ужаса, разбуженная внезапной догадкой. Целый час я, как сова, сидела в темноте, сопоставляя разные факты. Все еще дрожа, спустилась на кухню, сварила себе чашечку кофе, потом решила, что капля коньяка тоже не повредит. Занимался рассвет. На востоке расширялась белая, уже начинавшая голубеть полоска неба. Я взглянула на «Ройс» в саду. Его снова увивал чертополох – ведь была пятница. Потом перевела взгляд на любимое кресло Льюиса, затем на свои руки, лежавшие на перилах балкона. Они слегка дрожали. Не знаю, сколько времени я так простояла. Несколько раз я присаживалась в кресло, но усидеть не могла: все та же мысль заставляла меня вскакивать, как марионетку, которую дернули за веревочку. Я не могла даже курить.

В восемь утра у меня над головой со стуком распахнулись ставни в комнате Льюиса. Я вздрогнула. Слышно было, как он, посвистывая, спустился по лестнице, поставил кофейник на плиту. Похоже, ЛСД улетучился вместе со сном. Сделав большой глоток свежего воздуха, я отправилась на кухню. Он удивился моему столь раннему появлению. Секунду я остолбенело его рассматривала: он был так красив, так молод, так растрепан, так нежен.

– Мне очень жаль, что вчера так вышло, – сказал он. – К этой дряни я больше не притронусь.

– И правильно, – мрачно отозвалась я и опустилась наконец на стул. Обретя собеседника, хотя бы и такого, я почувствовала некоторое облегчение. Казалось, он весь поглощен приготовлением кофе, но что-то в моем голосе заставило его поднять глаза:

– Что случилось?

В домашнем халате, с вопросительно приподнятыми бровями, он выглядел столь невинно, что я засомневалась. Цепочка совпадений, полуулик, фактиков, которую я сплела ночью, распадалась на глазах. Я прошептала:

– Льюис… Скажите, ведь это не вы их убили, правда?

– Кого?

Вопрос был по меньшей мере обескураживающим. Не смея поднять на него глаза, я пробормотала:

– Всех. Фрэнка, Болтона, Луэллу.

– Я.

Я слегка застонала и вжалась в спинку стула. Он спокойно продолжал:

– Но не стоит беспокоиться. Я не оставил улик. У вас больше не будет неприятностей.

Он добавил немного воды в кофейник. Я была ошеломлена.

– Но, Льюис, вы что… вы с ума сошли? Людей убивать нельзя, так не делают.

Выражение показалось мне недостаточно сильным, но было не до того, чтоб подбирать слова. В драматических обстоятельствах я начинаю говорить, словно воспитанница монастырской школы, эдакая пай-девочка. Не знаю, отчего так происходит.

– Вы бы знали, сколько всего нельзя, а люди все-таки делают. Нельзя обманывать людей, покупать, унижать, бросать их…