Под сенью Молочного леса - Дилан Томас Страница 12

— Поди прочь, — сказал он.

Мальчик прижал к себе кролика, продолжая укачивать, и снова почесал его между ушами.

— Эльфийское отродье, — сказал Рис Рис.

— Он мой, — сказал мальчик. — Я сдеру с него шкурку и у меня будет череп.

Его комната на чердаке была завалена черепами и сухими шкурками, и маленькими косточками в бутылках.

— Дай сюда.

— Он мой.

Рис Рис вырвал у него кролика и запихнул его поглубже в карман своей домашней куртки. Когда со свечой в руке его дочь, переодетая и готовая ко сну, зашла в комнату, в кармане Рис Риса лежала смерть.

Дочь смущалась, потому что грудь и рука еще болели, но она склонилась над ним, не покраснев. Она пожелала ему спокойной ночи и поцеловала его, а он задул ее свечу. Когда он прикручивал фитиль лампы, она улыбалась.

— Скинь рубашку, — велел он. Она послушалась и шагнула в его объятья.

— Мне нужен маленький череп, — раздался голос в темноте.

Сквозь затянутое паутиной окно, мимо шкур и бутылок в своей комнате на чердаке мальчик глядел на пространство за зеленым холмом, убегающее в темноту занимающегося рассвета. Летняя гроза жаром и дождем пригладила зеленую траву, выходящую из мертвой ночи с каждым тянущимся корнем.

Смерть хватала за ноги его сестру, взбирающуюся по колено в вереске на холм. Он видел высокую траву вокруг ее бедер. И клинки усиливающегося ветра, летящего с четырех ветряных мельниц унавоженной смерти, пронзали, должно быть, ступни ее ног, пробираясь по венам в живот и чрево, и колотящееся сердце. Он смотрел, как карабкается сестра. Она остановилась на выступе холма, хватая ртом воздух и постукивая пальцами по мочевому пузырю и поглаживая поросшую волосами грудь (потому что волосы росли на ней, как на взрослом мужчине), ощущая, как сердце колотится в запястьях и испытывая любовь к своей возжеланной худобе. Ему она казалась столь же безобразной, как свинолицая женщина Ларегиб, обучившая его плотским кошмарам. Он помнил заигрывания этой отвратительной женщины. Она задула его свечу, когда он вошел к ней той ночью, когда выпал великий град, чтобы укрыться от жестокой непогоды в ее гниющем доме. И вот теперь в полумиле от него его сестра стояла посреди утра, и безжалостный хищник с холма мог наброситься на нее, застывшую, скругляя углы ее уродства. Он улыбнулся, представив жадно жрущих крыс, и оглядел комнату в поисках подходящей бутылки для ее сердца. Ее череп, прибитый гвоздем в нише над кроватью, мог бы стать приятным утешением от болезненных пробуждений.

Но он увидел Рис Риса, огромными шагами взбирающегося на холм, и шар сестриной головы, невидимо прибитый над его постелью, рассыпался в пыль. Вытянувшись в струнку у ствола влажного от росы дерева, она кивнула. Рис Рис двинулся сквозь вереск, доходивший ему до колен, и смерть в траве, мимо валунов и через протянутые листья папоротника туда, где она стояла. Он взял ее за руки. Две тени сомкнули руки и вместе направились к вершине холма. Мальчик смотрел, как они идут, и отвернулся лишь тогда, когда одной неясной тенью они скрылись за гребнем холма, спускаясь в глубокую лесистую лощину у западного края аллеи любовников.

Потом он вспомнил о кролике. Он сбежал вниз по лестнице и отыскал кролика в кармане куртки. Он держал на руках смерть, и, чувствуя на языке вкус откашлянной крови, удовлетворенный, он вернулся к своим прозрачным бутылкам и увешанной головами стене.

В свете первой утренней росы он увидел, как отец цепляется за ее руку. Та, которая была его сестрой, шла с раздутым животом по холму. Она потрогала его между ног, и он застонал и набросился на нее. Но ее лицевые нервы перепутались с дрожью его бедер, и она резко отстранилась от него. Рис Рис на выступе валуна внушал ей страх. Он выдохнул воздух и вновь набросился на нее. Она сплелась с ним в четвертом и пятом плотском кошмаре. И сказал Рис Рис: «Это глаза твоей матери». Не своими глазами глядела она на его гордость и не глазами своих пальцев. Плети ее пальцев повисли. Он увидел под ногтем шар.

Говорят, это случилось ранней весной, прекрасным субботним утром, когда она родила ему младенца мужского пола. Лежа на кровати своего отца, она кричала и умоляла дать ей обезболивающее, когда головка прорывалась наружу. В окровавленной рубашке она проспала до сумерек, и кровавая звезда рвалась наружу через уши. С тряпкой и ножницами Рис Рис прислуживал ей, и с изумлением глядя на сморщенное личико и ручки, похожие на кротовьи лапки, он бережно извлек младенца, и крик вырвался из груди его дочери и влетел в рот клубящейся рядом тени. Тень выпячивала губы, требуя молока и пеленок. Младенец отплевывался у него на руках, и шум струящегося пространства не был виден его ушам, а мертвый свет не слышали его глаза.

Рис Рис, держа перед собой мертвое дитя, вышел в ночь, он слышал, как стонет во сне мать, а смертоносная тень, пресытившись молоком, колышется около дома. Он повернулся лицом к холмам. Тень подошла к нему поближе, беззвучная в тени дерева. Подкинутый эльфами ждал. Он скорчил луне гримасу, и лунная плоть осыпалась, обнажив звездноглазый череп. Улыбаясь, мальчик побежал по лужайкам обратно к плачущему дому. Но на полдороге к своей комнате он услышал, что его сестра умирает. Рис Рис взбирался на холм.

На вершине холма он положил младенца, прислонив его к кустам вереска. Смерть, подпирающая темные цветы. Младенец оцепенел в лунном ознобе.

— Несчастная плоть, — сказал Рис Рис, обламывая мертвые ветки утесника и вереска.

— Несчастный ангелок, — сказал он рту младенца, открытому, как ухо.

Червивым упал с дерева плотский плод. Чувствуя червя, древесная кора распадается. Вот лежит бедная звезда плоти, упавшая, как капля грудного молока с сосца червивого дерева.

Рис Рис свалил наломанный вереск в стожок посреди круга, где камни еще хранили отзвуки священной субботы. Сверху багряной кучи он добавил мертвой травы. Стог смерти, вереск ростом с него, громоздился над его полными ветра волосами.

За валуном шевелилась сопровождающая тень, а на горячем древесном боку отпечаталась тень мальчика. Тень запомнила мальчика, а мальчик запомнил косточки голого младенца под холодным покровом, и то, как трава царапала голый череп, и где его отец выбрал дорожку в раковой опухоли безмолвного круга. Он видел, как Рис Рис поднял младенца и положил его на кучу вереска, видел головку горящей спички и слышал треск кустарника, ломающегося, как детские ручки.

Костер вспыхнул. Рис Рис, глядя в красный глаз ползущего огня, вытянул руки и поманил тень из-за валуна. Окруженный тенями, он молился у пылающего стога, и искры от вереска освещали его улыбку.

— Гори, дитя, бедная плоть, подлая плоть, плоть, плоть, плоть, больная печальная плоть, плоть нечистого чрева, сгори и стань прахом, — молился он.

Младенец загорелся. Языки пламени лизали его рот и скукоженные десны. Пламя вилось вокруг красной пуповины и маленького живота, пока горелое мясо не повалилось на вереск. Пламя коснулось его языка.

— У-и-и-и, — заплакал пылающий младенец. И освещенный костром холм отозвался эхом.