Бремя чисел - Саймон Ингс Страница 12

На флаере красовалась странная аббревиатура: СЧЖК-2. Чуть ниже имелся снимок капли, в котором мне почудилось нечто необычное. Развернув листок, я обнаружил остальную часть фотографии. На ней была изображена рука, сжимающая пластиковую чашку, из которой выливалась цепочка бесформенных, повисших в воздухе капель.

Фотоснимок был сделан в космосе.

Я отправился на ее шоу. Фильмы, которые мне хотелось бы посмотреть, в кино не шли. Джонни Лэнг был распродан на Риальто-сквер еще несколько недель назад. Я не знал, как мне убить свободное время. Феликс был в надежных руках, и я собирался увидеться с ним завтра утром.

Если бы шоу СЧЖК-2 происходило в каком-нибудь левом клубе, я бы туда ни за что не пошел. Однако вернувшись в отель и внимательно изучив текст на флаере, я узнал, что вернисаж состоится в Музее современного искусства, прямо напротив «Алисы» Яна Шванкмайера. И я подумал: что ж, если представление не понравится, у меня будет время развлечься как-то иначе и даже найти приличное местечко, где пообедать.

Оказалось, мою новую знакомую зовут Стейси Чавес. Теперь понятно, почему мое британское происхождение заинтриговало ее. Прочитав краткую биографию этой женщины, я узнал, что когда-то она была звездой британского телевидения. Уловив мой акцент, Стейси решила, что я непременно ее узнаю.

Возможно, это было самонадеянностью со стороны бывшей звезды, а может, и нет: в конце концов, она показалась мне смутно знакомой, хотя время ее активной работы на ТВ совпадало с годами моего пребывания в Мозамбике. Я никогда не видел «Поющего детектива». Никогда не видел «Мотылька». Не имел ни малейшего представления — за исключением отдельных намеков, таившихся в СЧЖК-2, — о том, почему популярная некогда актриса занялась перфомансом — искусством изощренным, сложным для понимания, малопривлекательным (особенно в сравнении с ценой входного билета) — и стала устраивать хэппенинги в помещении Чикагского музея.

Исходная посылка было абсолютно незамысловатой: в космосе все парит в воздухе, там очень трудно есть и пить. Впоследствии я так и не смог сказать, было ли выступление Стейси — странный сплав пантомимы и танца — выше моего понимания, или же то, что я увидел, не несло в себе никакого скрытого смысла: стерильно-белые декорации — интерьер не то больницы, не то космического корабля. Тарелки, выскальзывающие из рук. Предметы, повисавшие над головой — так, что до них невозможно дотянуться. Розовая «космическая» пища, которую она выдавливала себе в рот из подвешенной к потолку пластиковой бутылки.

За один вечер я досыта наелся современным искусством, поэтому вместо того чтобы направить стопы в переполненный музейный бар, бросил вызов сильному снегопаду и прошел пару кварталов до ближайшей забегаловки.

По телевизору, висевшему (опять!) под самым потолком, показывали старый сериал под названием «Выше нос!», который, будто в насмешку, подчеркивал всю убогость этого заведения: невнятное пиво, безликие стены «под дерево»… обслуживающий персонал, словно только-только сдавший экзамены на право обслуживать клиентов — широкие улыбки, буравящие взгляды. Создавалось впечатление, будто здесь все нарочно устроено так, чтобы убедить вас: ничего дурного в этих стенах не произойдет, да и произойти не может. Стоит ли удивляться, что люди вокруг практически ничего не пили.

Дверь распахнулась, и в помещение ворвался поток холодного воздуха. Я оглянулся через плечо и увидел Стейси Чавес.

Когда она подошла к стойке, я указал на экран телевизора — спарринг Келси Граммер и Реи Перлман — и произнес, обращаясь к ней:

— Кстати, в Рио в магазинчиках, торгующих купальниками, крутят запись «Девушки из Ипанемы». Причем без перерыва.

Ей потребовалось лишь пару секунд, чтобы вспомнить меня.

— Вы видели мое шоу? — спросила она.

— Я видел ваше шоу.

— Вам оно не понравилось.

Я удивленно пожал плечами:

— А оно должно было мне понравиться?

Стейси Чавес шутливо замахнулась на меня.

Я уже почти привык к ее худобе, все спокойно воспринимая и мысленно добавляя то, чего недоставало взгляду. Лицо, а не обтянутый кожей череп. Мне тотчас показалось, что я его уже где-то видел. Лицо с крупными чертами, придававшими ей сходство с хищной птицей, скорее поражающее взгляд, чем красивое. Не из тех, которые хочется поцеловать. Типично телевизионное лицо — в меру выразительное, чтобы оживить сплющивающий эффект телеобъектива, в меру симметричное, чтобы не вызывать отвращения.

— Я гуляла, шла от Саутгемптон-роуд к Блумсбери. Вы вообще-то знаете Лондон? — поинтересовалась Стейси. — Я прошла мимо одного из тамошних заведений — «Вирджиния Вульф: гамбургеры, кебабы, гриль».

— А где ваш водитель? — вопросом на вопрос ответил я.

— В отеле. Мы с ней не любовницы.

— А что, у кого-то появляется такое впечатление?

— У людей порой возникают дурные мысли.

Я прихватил с собой пачку оставшихся от Феликса сигарет — думается, у него немалый их запас — и предложил ей закурить.

— Помню эти сигареты, — говорит она. — Африканские?

— Они самые.

— Я когда-то пробовала курить такие в Мозамбике.

Может, я когда-то встречал ее именно в Мозамбике? Нет, если бы встречал, то наверняка запомнил бы. Истина оказалась куда банальнее. Она рассказала, что участвовала в съемках документального фильма, посвященного проблеме противопехотных мин. И тут я вспомнил, что видел Стейси по телевизору ровно год назад, когда валялся на кровати в своем гостиничном номере в Глазго, опустошая мини-бар в ожидании звонка Ника Джинкса. Этот вечер точно не из тех, о которых хочется вспоминать с особой нежностью. Хотя, возможно, именно поэтому ее образ запечатлелся в моей памяти.

Мы немного поговорили о Чикаго. Стейси рассказала мне, что спланировала свое турне таким образом, чтобы выкроить время для юридических тяжб по поводу оставшегося после матери наследства.

— Маме было всего сорок шесть, — пояснила она. Судя по всему, ей надо было с кем-то поделиться наболевшим.

Я слушал ее — или, вернее, делал вид, что слушал, потому как в эти минуты меня одолевали собственные проблемы, — и чуть позже был вознагражден приглашением на обед в ресторан, о котором Стейси узнала через интернет.

Приглашение показалось мне неуместным. Во-первых, разница в возрасте: как-никак мне уже под шестьдесят. Во-вторых, меня смущала взаимосвязь двух несовместимых вещей: Стейси и пищи. Ее пальцы, сжимавшие рюмку с виски, были серыми и узловатыми в суставах. Руки — тощие как спички, рукава вязаной кофты болтались на них, как на проволоке. Зато она постаралась расписать заведение так, чтобы я не мог устоять.

— Там подают «Комету Галлея».

— «Комету Галлея»?

— Джин с мартини. Но лично я предпочитаю «Сверхновую».

— А это что такое?