Синдром Годзиллы - Фабрис Колен Страница 12

«И все-таки, кто же из нас добыча?»

Прозвище Годзилла (по-японски Годжира) придумал, а точнее, нашел Эиджи Цубурайя. «В то время на «Тохо» работал один достаточно рослый парень. И все звали его Годжира. Когда мы начинали работу над фильмом, пришлось позаимствовать это прозвище для нашего монстра». «Годжира», оригинальное японское название чудовища, — это соединение двух слов: «горилла» (которое не нуждается в переводе) и «куджира» (которое в переводе с японского означает «кит»). Это сочетание хорошо отражает двойное — земное и океанское — происхождение Годзиллы. А вот характерный рев Годзиллы — это изобретение Акиры Ифукубе, японского композитора, который к тому времени написал немало музыки для кино. Технически рев — это звук струны контрабаса, по которой трут перчаткой.

В одно прекрасное утро мой знакомый Майк наконец получил по почте свой долгожданный костюм Годзиллы.

«Его принес почтальон, — пишет он. — Я расписался в поручении. Я принес сверток к себе в комнату и сразу раскрыл. Там был костюм, к нему прилагалось письмо, которое я тут же прочел. В письме объяснялось, что костюм подлинный, из фильма, его носил настоящий актер, и он участвовал в съемках картины «Годзилла против Мегалона». Еще там была фотография. И было сказано: «Не уверен, насколько ты понимаешь, что приобрел. Но, надев этот костюм, ты станешь хозяином мира. Ты будешь властвовать надо всеми, люди будут ползать у твоих ног, как жалкие муравьи. Начни с выхода в твою гостиную. Эффект подскажет тебе, как действовать дальше. Нет ничего более пьянящего в мире, чем восторг, который испытывает человек, руша международные торговые небоскребы одной левой. Каждый должен через это пройти. Хотя бы раз в жизни. Я на себе испытал, что значит быть порождением хаоса. Надеюсь, ты получишь от этого не меньшее удовольствие». Письмо не было подписано. Я сложил его вчетверо и бросил в свою корзину для мусора. Костюм ждет меня в своей пластиковой упаковке из полиэтиленовых пузырьков, я его еще не распаковывал. Никак не могу решиться вскрыть ее. Мне кажется, я чувствую, что это не мое.

Я хочу…»

Отец стучит в дверь моей комнаты, чтобы спросить, все ли у меня в порядке.

«Все о’кей, — отвечаю, — я заказал новое расширение для игровой приставки, все просто здорово. Все суперкласс». И закрываю программное приложение к игрушке.

«Я хочу прислать тебе этот костюм», — пишет Майк.

Разрушить целый город. Реальные страдания. Мир, населенный людьми, которые страдают. Все до одного. Хм, довольно заманчиво.

В лицее все оказалось не так уж и плохо.

Поскольку я от него ничего не ждал, то и не сильно разочаровался.

От идеи подружиться с кем-нибудь из нашего класса я отказался сразу. Я ушел в добровольную отставку, таково мое нынешнее кредо. В школе я занимаюсь только решением текущих проблем. Преподаватели жалуются, что я не прилагаю больше усилий, не проявляю ни особого рвения, ни особого прилежания. Я уверен, что они жалеют исключительно о чем-то своем, о том, что, с их точки зрения, могло бы быть, о личных несбывшихся надеждах, которые вянут на лету, в итоге ни к чему не приведя, как мелкие нечистые духи, сливающиеся с тенью и исчезающие в ней, как только в них перестают верить.

На школьном дворе идет снег: мы проходим «Превращение» Кафки. Забавная книжица. Я уже пытался прочесть ее несколькими годами раньше, но безуспешно. Тогда я нашел это чтиво совершенно неудобоваримым.

Зато сейчас совсем другое дело. Я проглотил «Превращение» за пару уроков. Прочел от корки до корки. И заплакал. А что мне еще оставалось делать? Я один, время двадцать три ноль-ноль, Годзилла сегодня не придет. Я знаю, что он не придет, поэтому я сижу как дурак сам с собою в своей комнате и вою от одиночества. Что меня вдруг так задело в Кафке? Сам не знаю. Да ничего особенного. Обычное дело: банальная история чудака, который в одно прекрасное утро просыпается тараканом, и от которого поэтому отказывается родная семья, и для которого из-за этого мир вдруг предстает в новом свете. Подобные превращения не имеют ничего общего ни с какими реальными физиологическими изменениями, это фантасмагория, кошмарный сон, а Кафка — просто король психопатов.

Но, несмотря на все это, я плачу, плачу навзрыд, рыдаю, как мальчишка. Ну, почему, почему мир так жесток? Неужели люди совсем не способны любить? Я долго стою возле окна, глядя, как за окном падает снег, как наш сквер укрывает снегом. Минут десять. Потом иду в туалет.

Когда я выхожу в коридор, звонит мой мобильный. Я нажимаю клавишу «Ответ на вызов», не глядя на дисплей. Я раскраснелся от слез и всхлипываю.

«Да, ничего. Так, ерунда. Все нормально. Чего? Правда?»

Похоже, когда я был маленький, я почти не плакал. Странно. Друзья моих родителей говорили по этому поводу, что им страшно повезло. Я не плакал, даже когда падал и ушибался, даже когда мне было больно. Папа с мамой всегда смеялись и шутили, и я смеялся вместе с ними. Но однажды они все-таки отвели меня к детскому психиатру. «Картина, прямо скажем, удручающая», — сказал этот придурок.

«Да, я знаю. Но, мм-м…»

«Даниэль?»

Отец сидит на диване у себя в кабинете. Обращаясь ко мне, он отрывает взгляд от журнала, который читает.

«Я перезвоню», — говорю я в телефон и нажимаю клавишу «Конец вызова». Я стою в дверном проеме и стараюсь улыбаться.

«Даниэль, у тебя все в порядке?»

Отец снимает очки и окончательно отрывается от своего чтения; у него расстегивается пижама на груди. Складка озабоченности морщит его лоб.

«Ты плакал?»

«Нет».

«Не говори неправду».

«Да, так, ерунда, — говорю я, — это из-за книжки».

«Какой еще книжки?»

«Превращение».

«Ничего себе, ерунда!»

«Ты читал?»

«Я не такой уж и неотесанный, как кажется, — вздыхает он. — Ну, и что же в этой книжке заставило тебя плакать? Ты боишься превратиться в таракана?»

«Это несправедливо, это очень жестоко. Он не виноват, что для него так вдруг все изменилось, в одночасье».

«Я знаю, — вздыхает отец. — Смерть производит приблизительно один и тот же эффект на все живое. Наша ли смерть, человеческая, или любых других живых существ. Мы проходили этот текст в лицее, как раз в твоем возрасте. Только у нашего преподавателя литературы была своя теория, он считал, что «Превращение» это книга о природе человеческого траура. Он говорил: «Обратите внимание, что в финале повествования вся семья главного персонажа и рассказчика обретает, наконец, счастье и долгожданный покой. Это происходит потому, что они изжили свой траур, до конца выполнили свою траурную миссию». Суть борьбы между главным героем и его семьей, заключается в том, чтобы обрести, наконец, забвение. Ему надо забыть людей. Ему приходится это сделать, он вынужден так поступить. Другого выхода у него нет. Понимаешь?»