Эхо войны - Леонид Гришин Страница 12

– А можно и мне с вами?

Для меня это было неожиданно.

– Почему бы и нет? Завтра позвоню дочке, чтобы она и на тебя путевку заказала.

– А ты куда хочешь?

– Да мне все равно, хотя Турция нравится больше.

– Почему?

– Все дело во внуке. Ему восемь лет, он ест плохо, а в Турции «все включено». Мы ездили в Болгарию, вроде на полный пансион, а напитки надо было покупать, поэтому питье приходилось на пляж носить с собой. А в Турции сутками и соки, и вода на пляже и в барах, пей – не хочу.

– Так поехали в Турцию.

– Прямо сейчас. Машина есть, Жене позвоним, чтобы подъехал, и поедем.

Марина засмеялась:

– Поедем.

За беседой незаметно дошли до дома. У калитки остановились, Марина предложила еще погулять, я согласился. Пошли по нашему городку, ходили-бродили, я рассказывал, как мы здесь жили: показал школу, места, где росли и взрослели с друзьями, пруд, на котором катались зимой на коньках, а дальше Кубань. Около Кубани были сады: вишня, яблоки, груши, сливы, черешня, было огромное хозяйство. До революции эту землю арендовал барон.

– Какой барон? – удивилась Марина.

– Да рассказывают, у казаков арендовал землю немец, барон. Он построил здесь заводы: спиртовой, кирпичный, винный, галетную фабрику. И поля возделывал грамотно, до сих пор сохранились лесополосы высаженных деревьев. Здесь Армавир рядом, а «Армавир» переводится как долина ветров. По весне здесь сильные ветра бывают, так называемые черные бури, поэтому барон и посадил лесозащитные полосы. Их и сейчас, говорят, видно с самолета, как надпись «барон Штерн». Хотя фамилию могу путать, надо у брата спросить, он все знает. Наверное, обратила внимание на старые здания? Их построили еще до революции, а во время войны имение барона было разгромлено не то немцами, не то нашими. Ресторан был, тоже разбомбили. Пруд, где сейчас танцы, тоже был выкопан во времена барона – резервным водоемом служил для спиртзавода и тепловой станции.

Так мы бродили по ночному городку, иногда останавливались, смотрели друг на друга. Мне почему-то было легко с ней, с этой женщиной. Когда уже возвращались назад, Марина спросила:

– Почему ты ничего не сказал о жене?

– А что сказать? Я уже шестой год как вдовец, умерла она.

– А что случилось?

– Да что, болезнь двадцатого века – рак.

– Неужели ничего нельзя было сделать?

– Уже ничего. Она никогда не болела, я даже не помню каких-то простудных заболеваний, а когда хватились, то уже четвертую стадию поставили. Поджелудочная железа. Когда операцию стали делать, вскрыли, а у нее печень, как выразился хирург, «нафарширована метастазами». Конечно, пытались спасти. У нас же в Петербурге центр специализированный есть, в пригороде Песочное. Поздно уже было… Целый год жена промучилась, но ничего нельзя было сделать. Врачи говорили, если бы на полгода-год раньше обратились, может, и помогли бы, а так бесполезно уже все.

Мы какое-то время шли молча, задумавшись каждый о своем. Марина, вероятно, думала о своем муже, который был так жестоко убит. Вдруг она спросила:

– И у тебя не было подруги за все это время?

– Ты знаешь, нет.

– А почему?

– Как тебе сказать… Все годы, что мы прожили, я был самым настоящим подкаблучником.

Марина с недоверием посмотрела на меня.

– Не может быть.

– Да, самым настоящим подкаблучником. Поэтому боюсь попасть под каблук еще раз. А ты почему одна?

– Некогда было.

– А чего некогда-то?

– Да муж когда погиб, остались двое детей, хозяйство, и все на моих худеньких плечиках. Пока муж живой был, я как за каменной стеной была, а потом все самой делать пришлось. Да еще эти «наезды» один за другим. А с ними и пожарные, и СЭС, и налоговая, и администрация со своими претензиями. Некогда было личную жизнь устраивать. Сложно пока в нашем государстве бизнесом заниматься, тем более женщинам.

– Я бы не сказал, глядя на вас.

– Это все не то. А впрочем, давай не будем об этом.

– Давай.

Мы проходили мимо школы, которую я закончил.

– Сюда я бегал десять лет.

– А сейчас встречаетесь с одноклассниками?

– Встречаемся. Одно время только с одним одноклассником общался, Петрусь его зовут.

– Имя такое?

– Нет, фамилия у него Петренко, а имя Виктор. Я уж не помню, почему Петрусем прозвали, сам он придумал или еще кто. Петрусь и Петрусь. Когда я в отпуск приезжал, мы встречались. А вот лет пять назад он мне позвонил и сказал, что одноклассники решили собраться. Теперь каждый год собираемся и отмечаем окончание школы. А одна одноклассница сказала даже, что это она в зеркале выглядит пожилой, а в душе ей по-прежнему семнадцать.

Маня рассмеялась.

– Мы все такие, все в душе семнадцатилетние. А посмотришь, как годы бегут…

– Да, я вот как-то слышал барда Дудкина, у него такие слова есть: «Чем дольше живешь, тем годы короче…»

– А ведь и правда. Я просто не замечаю, как последние годы летят. Просто кошмар, не успеешь оглянуться-повернуться – уже зима, только шубу достанешь – уже лето наступило.

– Да… Так и проходят годы…

Мы вернулись, подошли к Олиному дому, свет она уже погасила, видно, легла спать. Марина предложила посидеть на улице, выпить чайку. Я с удовольствием согласился.

– Или компот? – уточнила Маня.

– Нет-нет, лучше чаю, – сказал я и пошел ставить чайник.

Поинтересовался у Мани, хочет ли она перекусить, но она отказалась.

Я принес вазу с конфетами, печеньем. Марина сидела задумчивая, грустная. Я подошел сзади, обнял ее за плечи, она прижалась ко мне. Мне было очень хорошо с ней. Еще вчера я не знал эту женщину, а сегодня она мне стала такой близкой, понятной. Марина встала, повернулась ко мне, обвила мою шею руками. Я обнял ее за талию, прижал к себе, она поддалась, и мы поцеловались…

Сегодня брат не смог поехать со мной на рыбалку. Я собрался ехать на Кубань.

– Куда? – уточнил брат.

– Да хочу к парому, – ответил я.

– Так его уж лет двадцать нет, – ухмыльнулся брат. – А места там хорошие. Только возьми «Ниву».

– А что так? – удивился я.

– На своей ты не проедешь, а «Нива» проползет.

Странно, я помнил, что дорога там была хорошая, грейдер, довольно нагруженная, ухоженная… Поеду – увижу.

В самом деле, дорога хорошая, асфальтированная. Правда, асфальт лежал только до Сектора, так мы называем маленький поселочек. А за Сектором в сторону парома шел уже разбитый, и довольно здорово, грейдер. Я вспоминал, как эта дорога шла через лес, обрамленная кюветами. За ними следили, подравнивали, выправляли. Когда разливалась Кубань, вода доходила до самого Сектора, заливая дорогу и кюветы. Паромная переправа не работала. Когда вода спадала, в кюветах оставалась рыба, и мы ее вылавливали руками. В лесу было много ям, которые во время разлива также затапливались. Эти ямы остались как раковины войны, остатки укреплений, сделанные когда-то солдатами, а также воронки от бомб. Они тоже наполнялись водой и рыбой Кубани во время наводнения. В конце августа, в сентябре вода высыхала, но не до конца, и на дне ям в остатках воды была рыба. Мы, пацаны, начинали мутить воду, бегая по дну ямы и поднимая ил. Рыбе, естественно, это не нравилось, кислорода ей не хватало, и она выходила на поверхность воды, тут мы ее руками и ловили. Это было интересное для нас занятие, а вот для рыбы вряд ли.