Скверные истории Пети Камнева - Николай Климонтович Страница 12

В комнате на том самом матрасе, где они занимались любовью, лежало тело, закрытое простыней. Ее тело. Санитары на глазах Пети переложили Настю на носилки, и вышло у них это очень ловко.

– А вы пойдете со мной, – сказал милиционер на ухо Пете. – Документы с собой?

В отделении Петю пригласили в отдельную комнату, и усталый опер спросил, кем приходится Петя покойной. Петя сказал, что видел Настю два раза в жизни. И даже не знает ее фамилии. И вообще ничего о ней не знает. Опер переписал Петины данные из паспорта и сказал:

– Свободны. Вызовем, когда будет надо.

– Весеннее обострение, – сказал Петя на пороге, вдруг вспомнив фразу, которую как-то слышал от нее.

Опер и эти слова Пети записал. Но потом никто никуда Петю так и не вызвал.

Понимаю покойную Елену Петровну: она никогда не могла разобраться в романах и влюбленностях сына. Я тоже не мог. Даже тогда, когда имел возможность задавать Пете уточняющие вопросы. Думаю, полного списка не имел он сам, да ему ни в коем случае не пришло бы в голову его составлять. Он был прямодушный любовник, бабник и гуляка безо всякой задней мысли и расчета. В нем было благородное прямодушие, не только в любовных, но во всех жизненных обстоятельствах, люди мелочные принимали это Петино качество за простоватость, иначе говоря, глупость. Скажем, Петя не умел обаятельно говорить гадости, так, чтобы собеседник под шутливой благожелательностью не сразу разглядел скрытое оскорбление. Если он говорил резкости, то – резко. Зато бывал обворожительно простым и открытым с теми, кого любил. Так вот, вспоминая по какому-либо поводу какую-то из своих пассий, всякий раз Петя рассказывал о ней вовсе не красуясь, скорее наслаждаясь самим течением своих баек. К тому же я был прилежным слушателем.

Здесь важно сказать, что его истории в реальной жизни вовсе не всегда следовали одна за другой, а подчас накладывались. Это лишь в изложении, так сказать, позднего Пети его мятежная юность протекала линейно, от одной привязанности к другой, на самом же деле он вел жизнь турбулентную, и в одном вихре могло одновременно кружиться несколько женщин. И к каждой Петя относился одинаково искренне. Скажем, эпизод с Альбиной Васильевной Посторонних можно пересказать в беспримесном жанре, от начала до конца, с завязкой, кульминацией, развязкой и эпилогом, поскольку Петя этой связью был целиком поглощен. Но во время истории с Настей в Петиной жизни происходили многие другие события, о которых он ради связности изложения в своем рассказе даже не упомянул. А ведь у него тогда, на втором курсе, уже закручивалась еще одна университетская связь, намечалось еще одно странствие , выражаясь его языком. И ему снова пригодились навыки ежедневного штурма университетского общежития: у него завелась в подругах аспирантка, девушка опять же лет на пять старше и тоже из восточной части необъятной империи, правда, на этот раз из большого культурного, купеческого и некогда ссыльного сибирского города Красноярска. И не с филологического, как в прошлый раз, но с исторического факультета.

Вспомнил ее Петя потому, что однажды она в моем присутствии, когда я был в гостях в его холостяцкой квартире, неожиданно позвонила. Петя не сразу понял, с кем он говорит. А потом, прикрыв трубку, шепнул извини и сделался оживлен. По его вопросам можно было заключить, что своего абонента он много лет не видел и не слышал. Когда он наконец положил трубку, то задумчиво сказал вслух: надо же, она до сих пор читает все мои статьи … И обернулся ко мне: знаешь, она тоже была из военной семьи .

– Что значит – тоже военной? – спросил я, но сам тут же вспомнил о второй его жене Ире, генеральской дочери. А первая жена Пети была дочь подполковника. Чин же этой аспирантки мне так и остался неизвестным, ну, быть может, она была майорская дочка, потому что Петя, похоже, последовательно шел от чина к чину. И это никак не случайно , сказал Петя. И ударился в рассуждения в том смысле, что интеллигентские дочки, среди которых он рос в преподавательском университетском доме и с которыми потом учился в английской школе, всегда были несносно культурны, начитанны и разговорчив ы, но – не ясны , выразился он. А что может быть ужаснее сбивчиво начитанной женщины, возгласил Петя. Впрочем, он и сам был образован, так сказать, клочковато. Дочки же военных, выросшие на свежем воздухе, в каких-нибудь захолустных военных городках на реке, сызмала гулявшие по лесам и полям, собирая дилетантский, как сама наша природа, гербарий для учительницы биологии и получавшие полноценный пайковый корм, в отличие от пролетарских простушек, были упитанными и розовыми, но без намека на интеллектуальную испорченность. В конце концов , сказал Петя, это самый надежный вариант, если ты ищешь подружку, а не товарища по партийной работе.

Аспирантка первого года, по воспоминаниям Пети, была общительна, забавна, смешлива, ненавязчива и вкусно стряпала. Область ее научных интересов была для Пети покрыта туманом, нечто касающееся аграрного вопроса в пореформенной России, но она не утруждала себя занятиями, поскольку защита предполагалась только через три года и после напряженных аспирантских экзаменов можно было позволить себе расслабиться. И лишь раз в неделю она встречалась с руководителем . Звали ее для простоты Татьяной. Жизнь тогда была дешева, и они постоянно шлялись по ресторанам. Пару раз ездили вместе на море, но море Таня не любила, была белокожа и быстро обгорала. Их любимым времяпрепровождением стали экскурсии по Подмосковью с палаткой. Они бывали в заброшенных усадьбах и едва тлевших тогда монастырях, летом купались в лесных речках, зимой катались на санях в кустодиевском Боровске, не изменившемся, наверное, с того времени, о котором Татьяна должна была писать диссертацию. Как ни странно , вспоминал Петя, чуть ерничая, именно тогда, говоря есенинским языком, я полюбил образ родной стороны .

Их жизнь скоро стала размеренна: Петя звонил Татьяне в общежитие, говорил, что вечером будет у нее, и она отправлялась готовить ужин. Как правило, это была вареная картошка с мясом, тушенным с большим количеством сливочного масла, лука и черного перца-горошка, – Петя и сам перенял у нее этот несложный рецепт, хотя позже научился готовить куда более витиевато. Впрочем, он всегда мог приехать к ней в общежитие и без звонка, все привратники внизу Петю уже отлично знали. Тем не менее один такой неожиданный визит стоил потом Пете довольно дорого, но об этом после. Здесь же надо повторить: в промежутках между этими, чуть не супружескими, свиданиями Петя еще много чего успевал. Скажем, пребывая в этом романе, он участвовал, как я уж рассказал, и в ночных массовках. А летом, когда Татьяна уехала навестить родителей в родном городе Красноярске на реке Енисей, Петя рванул в Крым, где и познакомился со своей будущей первой женой-литовкой. Но это одна сторона. Есть и другая: именно во времена этой связи Петя влип в свою первую неприятную историю с властями предержащими. И здесь надо бы вспомнить, каким было, так сказать, Петино резюме.

Как сказано, факультет журналистики тогда считался даже более идеологически важным, чем, скажем, философский или исторический. Проявлялось это отнюдь не только в куда более строгом политическом воспитании студентов в духе преданности партии, чем на факультетах естественно-научных, но и в отчаянном доносительстве, поощрявшемся и деканатом, и парткомом, и комсомольскими вожаками. Петя же был, разумеется, болтлив, широк в общении и неосторожен. Скажем, как-то в общежитии в компании американских стажеров-славистов он распинался о травле Солженицына, тогда еще не высланного. Я был настолько наивен , вспоминал Петя, что полагал: если человек приехал из свободной западной страны, то стукачом он никак быть не может.