После бала - Энтон Дисклофани Страница 12

Я подумала, что когда-нибудь обязательно наберусь смелости и отвечу на вопрос Рэя. Отвечу честно. И мы поговорим по душам. Но в этот вечер мои мысли были заняты Джоан, так что я не могла собраться с силами для такого серьезного разговора.

Рэй поднялся, наклонился и поцеловал меня в лоб.

– Спокойной ночи, – сказал он. – Не засиживайся допоздна.

– Не буду, – пообещала я.

Скоро я пойду спать. Я очень устала, а через несколько коротких часов, несмотря на то, отдохну я или нет, начнется новый день.

1957

На следующее утро, как только Мария появилась на пороге, я ушла.

– Скоро вернусь, – кинула я через плечо и выскользнула на улицу, чтобы Томми не успел понять, что я исчезла. Он не закатывал истерик, но иногда мог, рыдая, повиснуть на моей ноге. Когда он это делал, я просто не могла уйти.

Садовник подстригал газон вдоль улицы, медленно и методично. Ну а в остальном улица была тихой – слишком рано для детей, плещущихся в бассейнах и бегающих вокруг разбрызгивателей. Ривер-Оукс – это район, предназначенный для семей с детьми, для пряток, для качелей. Для задних двориков. Передние дворы предназначались для того, чтобы ими любовались прохожие.

Дом Джоан был слишком большим для нее одной – она была единственной одинокой женщиной в Ривер-Оукс, которая не живет с родителями. Я всегда думала, что ее муж поселится с ней, когда они поженятся, но какой достойный мужчина захочет жениться на Джоан, когда она постоянно общается со странными мужчинами.

По пути к Джоан я проезжала мимо дома, в котором выросла. Он теперь принадлежал незнакомой мне семье. Старый и колониальный, он гордо стоял, как высокий солдат, с белыми колоннами, длинными окнами с жалюзи. Помню, как мама сидела возле одного из окон, курила сигарету и говорила мне о вреде курения и о том, что если она узнает, что я курю, то свернет мне шею. Однажды она поймала меня с сигаретой, но не свернула мне шею; вообще-то, казалось, ей было все равно. Звездчатый жасмин, который выращивала моя мама, как раз цвел. Раньше я чувствовала его запах из своей спальни.

Я позвонила в дверь Джоан и стала слушать, как электрический колокол раздается в доме с высокими потолками. Ее дом был в испанском стиле, с покатой крышей из красной черепицы и розовым садом, загораживавшим бассейн. Она никогда не заходила в свой сад.

Я ждала. Я могла разбудить Джоан, которая любила поспать допоздна, но мне было все равно.

Дверь открыла Сари. Она была немкой и уже давно работала на Джоан, с тех пор как мы окончили школу. Все остальные горничные в Ривер-Оукс были темнокожими, однако Мэри Фортиер с трудом, но все же удалось найти для дочери горничную-немку.

– Я пришла к Джоан, – сказала я, и Сари нахмурилась. Она годилась мне в бабушки, и, кажется, я никогда не видела ее улыбающейся. Благодаря Сари Германия казалась местом, где совсем не хотелось побывать. Обычно Джоан сама открывала дверь.

Я увидела белого кота Джоан, глухого, как дверная ручка. Он лениво разлегся на плитах лестничной площадки, и я вдруг поняла, что она наверху с ним. С незнакомцем с непривлекательным профилем. Дарлин говорила, что он выходил от нее в воскресенье; это значит, что он приходил и уходил, когда хотел. Но на парковке не было незнакомых машин.

– Она не одна, не так ли? – Я протянула руку и поставила ее в дверном проеме.

Сари посмотрела на мою руку, затем на меня.

– Джоан приболела, – промолвила она.

Я почувствовала запах свежеиспеченного хлеба, доносившийся из кухни. Увидела вазу с букетом желтых роз из сада на тумбочке у входа, рядом с серебряным подносом, заваленным вчерашней почтой. В стопке были журналы, и я узнала красный уголок «Тайм», на который был подписан Рэй. Джоан была единственной женщиной из моего круга общения, которая читала его, а затем развлекала нас с девочками новостями за обедом.

– Я знаю, что она дома, – сказала я, ненавидя свой жалобный, даже ревнивый голос. Я знала Сари достаточно хорошо, чтобы понимать, что она ничего мне не скажет, но мысль о том, что Джоан дома с ним, приводила меня в бешенство. Как знать, что ему от нее нужно? И что ей нужно от него?

Джоан уже не ребенок. У нее хватит ума не делать глупостей.

Я отошла от двери.

– Передайте ей, что я приходила, – выкрикнула я. И махнула рукой.

Однажды в далеком детстве, когда мы играли у Джоан дома – большую часть времени мы проводили в Эвергрине с Дори и Иди, – я оторвала взгляд от своего рва с водой, который строила в песочнице, и увидела, что Джоан исчезла. Нам тогда было около четырех лет, слишком мало, чтобы все помнить отчетливо, но достаточно, чтобы помнить хоть как-то. Иди и Дори сидели в тени огромного дуба, попивали лимонад и о чем-то болтали; они казались такими беззаботными, и это меня несколько успокоило.

Я встала с песка, которым секунду назад играла и который внезапно начал меня раздражать, и пошла к Иди.

– Где Джоани? – спросила я.

По-видимому, у меня был взволнованный голос, потому что Иди сделала паузу и взяла меня за руки. От них с Дори пахло одним лосьоном, и это сбивало меня с толку, потому что любила я только Иди. Я с детства понимала, что Иди умеет найти общий язык с моей мамой, знает, как повлиять на ее капризы и защитить меня от ее настроения. Я всегда предпочитала проводить время с Иди, чем общаться с мамой, как, впрочем, и почти со всеми остальными, кроме Джоан. Она была одной из тех взрослых, с кем я чувствовала себя в безопасности, хотя, конечно же, в детстве я этого не понимала. Тогда я просто знала, что люблю ее.

– Она пошла домой, – сказала Иди. – И скоро вернется.

– Но я хочу ее. – Я почувствовала, как на мои глаза наворачиваются слезы.

– Нельзя требовать от человека того, чего хочешь ты, – услышала я голос Дори. Попятившись к коленям Иди, я обернула ее руку вокруг себя. Дори была строгая, старше Иди, и я ее опасалась. Мы с Джоан редко спорили с ней. – Она дома. Скоро вернется. Но до тех пор ты ее не получишь.

Покончив со мной, она откинулась на спинку стула.

Плакать мне расхотелось. Слезы сменила ярость.

– Еще как получу, – выпалила я, – когда только захочу!

Сначала рассмеялась Иди, затем, тряся головою, Дори.

– Как бы не так, дитя, – сказала она, – как бы не так.

Но, естественно, я не могла заполучить Джоан, когда мне заблагорассудится, – в детстве, сейчас или вообще когда-либо. Я должна была усвоить этот урок еще давно: Джоан никогда не была полностью моей.

1957

Несколько ночей спустя я лежала в постели и думала. Я собиралась позвонить Джоан. Она так долго была хорошей. Но ее поведение – начиная с гостиничного номера в «Трилистнике» и заканчивая тем, что она привела этого мужчину к себе домой и проводит с ним целые дни, – встревожило меня. Однажды я чуть не потеряла Джоан, в тот год, когда она вернулась из Голливуда. Я не знала, как помочь ей.