Иудино дерево в цвету - Кэтрин Энн Портер Страница 12

— А это Рози, собственной персоной, — сказал Джералд в то воскресенье на Кони-Айленде. — Познакомьтесь с будущей миссис Джералд Дж. Маккоркери.

Тонкое личико Лейси Махаффи под широкими полями соломенной шляпки скисло — ну чисто простокваша. Она едва кивнула Рози, а та прямо-таки раздела мистера Халлорана глазами. Мистер Халлоран тогда еще подумал, что и он не понимает, почему Маккоркери выбрал такую девчонку: собой она приглядная — ничего не скажешь, но по всему видно, что это шлюшка, каких на Четырнадцатой улице пруд-пруди, у Халлорана на это глаз наметанный.

— А что, если нам, — сказал Маккоркери и обхватил Рози за талию, — прокатиться всей компанией на русских горках?

Куда там, Лейси — ни в какую. Сказала:

— Нет, нет, благодарствую. Мы сюда ненадолго выбрались, нам пора уходить.

По дороге домой мистер Халлоран сказал:

— Лейси, уж больно ты строга. Может, она в душе и неплохая, просто не получила такого, как ты, воспитания.

Лейси обернула к нему лицо — не лицо, морду бешеной кошки — и сказала:

— Она распутная, непотребная, он, что, не понимает — мне с ней компанию водить зазорно, — и еще нескоро кошачья морда стала снова хорошеньким, свеженьким личиком, пленившим мистера Халлорана.

Назавтра «У Билли», после того, как они опрокинули по три порции на брата, Маккоркери сказал:

— Ты бы, Халлоран, поостерегся, подумал, как жить будешь. Барышня она честная, хорошая, — ничего не скажу, но обходительности ей не хватает. А тебе, раз ты в политику подался, нужна такая жена, которая каждого сумеет приветить. Такая жена, которая не будет чваниться да чиниться.

В коридоре зудела миссис Халлоран, голос ее блекло шуршал — точь-в-точь, как брошенные на парковых скамейках старые газеты:

— Я тебе наперед говорила: потом мне не плачься. Я тебя еще когда предупреждала, а ты и слушать не хотела… Я тебе наперед говорила, чем это кончится, уж как я тебя отговаривала… Так нет же, ты меня и слушать не стала, ты же все знаешь лучше, чем мать… А теперь ничего не попишешь: ты же в церкви обет дала, так что хочешь-не хочешь, а уживайся с мужем… Теперь послушай меня: чтобы он долг свой помнил, сама веди себя, как долг велит. Женщине заповедано долг свой помнить, и тогда, коли муж долга не помнит, ее вины тут нет. Помнит он свой долг или не помнит, твое дело — вести себя, как долг велит, и если он долга своего не помнит, тебе это не оправдание.

— Ну, вы такое слыхали? — воззвал мистер Халлоран к прогалу, в голосе его сквозил испуг. — Это же страх Господень, что за святоша.

— …Женщине заповедано свой долг помнить, я тебе так скажу, — говорила миссис Халлоран в телефон, — ну а если муж все равно не угомонится, что ж, значит такая ее доля — вести себя, как долг велит, а на него не полагаться. — Голос ее взлетел, так что соседи много чего наслушались бы, будь у них такое желание. — Мне ли тебя не знать, ты в отца пошла. Небось, сама долга своего не помнишь, вот и попала в переплет. А сейчас разве ты как долг велит поступаешь — тебе бы домашние дела делать, а ты названиваешь мне. У меня утюг на плите стоит, глажу поганые рубашки такой женщины, с которой я и сесть рядом побрезговала бы, будь муж способен обо мне позаботиться. Так что переделай поскорее все дела по дому, оденься и иди на воздух, может, мозги у тебя и прочистятся…

— На воздухе мозги точно прочистятся, — громко возвестил в открытое окно мистер Халлоран. — А вот от трепа можно мозгами тронуться.

— А теперь послушай меня, Мэгги, разговор этот не для телефона. И кончай нюни распускать, делай, что долг велит, а меня больше не дергай. И не смей говорить, что уйдешь от мужа, подумай хотя бы: ну куда ты денешься? На панель что ли пойдешь или прачечную на кухне устроишь? К нам вернуться ты не можешь, так что оставайся-ка ты у мужа — там твое место. Не будь дурой, Мэгги. Он тебя кормит, а много есть женщин и получше тебя, кто и этого не имеет. Отец? Что с ним сделается? Да, торчит, как всегда, дома. Бог знает, что с нами станется. Да ты ж его знаешь, ему хоть бы хны… И попомни мои слова, Мэгги, если у тебя с мужем разладится, сама будешь виновата, и от меня жалости не дождешься… Ну, хватит, некогда мне разговоры разговаривать. Всего.

Мистер Халлоран навострил уши — боялся пропустить хоть слово, думал: Джералд Маккоркери вон куда, на самый верх лестницы, можно сказать, взобрался — и Рози к этому причастна; и каждый раз, когда семейство Маккоркери взбиралось ступенькой выше, он, Майкл Халлоран, опускался ступенькой ниже — и Лейси Махаффи к этому причастна. Начинали они вместе совсем еще пацанятами, в одно и то же время и возможности у них были одни и те же, и дружки одни и те же, только Маккоркери, сколько бы случаев ему ни подвертывалось, ни одного не упустил, сумел подкатиться к большим шишкам, которые выборами в округах заворачивали, а там одно прибыльное дельце другое за собой тянуло. Рози умела и опорой ему быть, и протолкнуть его, куда нужно. Маккоркери еще не один год приглашали их с Лейси и домой, и закатиться куда-нибудь компанией, но Лейси ни в какую.

— Будешь хороводиться с этими ушлыми ребятами, пить да гулять по ночам, на работе не удержишься, — говорила Лейси, — и вообще, как у тебя язык повернулся просить жену водить компанию с такой женщиной?

У мистера Халлорана вошло в обыкновение время от времени наведываться к Маккоркери в одиночку: тот все еще благоволил к нему, все еще готов был пристроить его к хорошему делу, в выборы все еще просил пособить тем-сем. У Маккоркери, где бы они ни жили, всегда народу труба непротолченная, дым коромыслом; они то и дело переезжали — и всякий раз в квартиру получше, с мебелями пошикарней. Рози помогала и выпивку разносить и сама стаканчик-другой могла пропустить, и для каждого у нее шутка была припасена. Пианола или там патефон играли без передыху, все плясали, и видно было, что и наличность у них водится, и насчет будущего им беспокоиться нечего. После таких вечеринок он возвращался домой поздно в ту же самую тесную квартирку без горячей воды, без лифта, потому что Лейси лишний доллар напоказ нипочем не потратит. Все до последнего цента надо откладывать на старость, говорила она. Он у Маккоркери наестся вкуснятины всякой, напьется вдосталь, а дома его встречает Лейси в затрапезе, в который раз разогревает жареную картошку, сердитая, разобиженная, молчит, голову понурит, лицо скривит: почуяла, что от него попахивает спиртным.

— Раз я тебя до ночи ждала, картошки нажарила, мог бы по крайности ее съесть, — скажет.

— Да ну ее, ешь сама свою картошку, на кой мне она, — огрызнется он: оттого, что не такой жены он хотел и не такой жизни, какую он по ее милости ведет.

Год за годом он жил надеждой, что его назначат управляющим одного из сети бакалейных магазинчиков, где он работал, и пусть надежда не сбылась — все равно пенсия ему, как он уйдет на покой, обеспечена. Но за два года до пенсии его уволили — по причине спада, так ему сказали. Нежданно-негаданно выкинули на улицу, а ему даже пожаловаться некому было, кроме как домашним.

— Господи, — сказал мистер Халлоран — семь лет уж как он без работы, а все не может забыть тот день.