Тени прошлого - Джулиан Феллоуз Страница 12

Мы протиснулись в переполненную людьми большую комнату, которую я не решусь назвать гостиной, поскольку она выполняла сразу несколько функций, но именно там мы нашли Питера. Неизменные вихры падали на его помятое, как морда мопса, лицо. Он ткнул пальцем в Дэмиана.

– Кто? – громко и неприязненно спросил Питер.

– Разрешите представить вам Дэмиана Бакстера, – сказал я.

– Я его не приглашал, – бескомпромиссно отрезал Питер. – Что он здесь делает?

Как я уже говорил, Питер не стал выдавать себя за продукт системы, к которой с таким трепетом относился, и в подобные моменты я понимал почему. Не притворяясь утонченным джентльменом, он не старался быть вежливым, если в том не было особой надобности. Иначе говоря, Питер никогда не скрывал своих чувств, и за много лет мне это начало в нем нравиться, более того, я даже стал им восхищаться. Его слова можно было интерпретировать так, будто его гнев направлен на незваного гостя, но на самом деле предназначался целиком для меня. Нарушил правила я. И боюсь, что перед этой атакой я спасовал. Мне сегодняшнему это кажется странным, но тогда меня вдруг встревожила мысль, что блага, на которые я уже рассчитывал и которыми распоряжался Питер, могут от меня ускользнуть. Если бы так и произошло, возможно, все оказалось бы гораздо проще.

– Не вините его, – почуяв беду и поспешно приблизившись к нам, сказал Дэмиан. – Вините меня. Я так хотел с вами познакомиться, мистер Тауненд, что заставил его взять меня с собой. Виноват один я.

Питер оглядел его:

– Видимо, мне теперь полагается сказать: добро пожаловать.

Тон был далеко не гостеприимный, но Дэмиан, как всегда, остался невозмутимым.

– Вам полагается попросить меня уйти, если пожелаете. И я тогда, конечно же, уйду. – Он умолк, но по правильным чертам его лица промелькнула тень тревоги.

– Складно, – сказал Питер в своей причудливой, двусмысленной и несколько грубоватой манере и кивнул в сторону озадаченного испанца, держащего поднос. – Можете выпить, если хотите.

Ни тогда, ни потом я не поверил, что Питер был покорен очарованием Дэмиана. Скорее, он распознал достойного соперника, который, возможно, обладает бóльшим мастерством, и не хотел с первой же встречи превращать его во врага. Когда Дэмиан отошел, Питер снова повернулся ко мне:

– Кто он такой? И где он тебя подцепил?

Еще одна необычная фраза.

– В Кембридже. Мы познакомились на вечеринке в моем колледже. Что до того, кто он… – замялся я. – По правде сказать, я мало о нем знаю.

– И не узнаешь.

– Он неплохой человек, – попытался оправдываться я, сам не до конца понимая, как и почему вдруг превратился в его защитника. – Мне показалось, что и вам он тоже должен понравиться.

Питер проследил глазами за Дэмианом. Тот уже взял бокал и завел разговор с безнадежно уродливой толстой девицей с тяжелым подбородком, которая нервно похаживала с краю.

– Он манипулятор, – сказал Питер и ушел встречать вновьприбывших.

Если Дэмиан был манипулятором, то манипуляции его принесли плоды немедленно. Это не удивило бы меня потом, когда мы познакомились более коротко и я уже знал, что Дэмиан не замешкается, когда надо не упустить возможность. Он всегда был деятелен. Это признал бы за ним и злейший враг. Собственно, злейший враг только что это признал. Дэмиан проник в святилище Питера без малейшей надежды на повторное приглашение. Нельзя было терять ни минуты.

Нескладную девицу с тяжелым подбородком я узнал, пока наблюдал, как Дэмиан осыпает ее любезностями. Она звалась Джорджина Уоддилав. Дочь банкира из Сити и богатой американки. Не вполне понятно, как Дэмиан выбрал ее для своего первого залпа. Может быть, чутье воина, знающего, где легче всего пробить стену крепости и какая девушка больше других уязвима перед атакой. Джорджина была меланхолична по натуре. Любой, кто проявлял к ней интерес, а таких случалось не много, обнаруживал, что эта черта унаследована ею от матери. Та, слабо представляя себе Англию, после периода ухаживаний, целиком уложившегося в послевоенную нью-йоркскую командировку ее будущего мужа, на момент свадьбы находилась под властью иллюзии, что входит в семью гораздо более высокого положения, чем было на самом деле. Когда в конце 1950-х они все же вернулись в Англию с двумя мальчишками и совсем маленькой дочкой, она твердо рассчитывала, что будет в своей новой стране расхаживать по Балморалу [12] и ужинать всей семьей в Чатсуорте [13] и Стратфилдсее [14]. Однако обнаружила, что друзья и члены семьи мужа почти все происходят из тех же самых преуспевающих финансистов, с которыми она с самого детства играла в теннис в Хэмптонсе. Ее муж Норман – одно имя могло бы стать для нее подсказкой – не по злому умыслу обманывал ее, но, как и многие англичане его типа, особенно находясь за границей, невольно привык намекать, что происхождение его более завидно, чем на самом деле. В Нью-Йорке это было совсем легко. После проведенных там девяти лет Норман почти поверил в собственную выдумку. Он так свободно говорил о принцессе Маргарет, о Вестминстерах или леди Памеле Берри [15], что, видимо, и сам не меньше слушателей удивился бы, узнав, что все сведения об этих людях он почерпнул со страниц «Дейли экспресс».

Однако развод не стал окончательным результатом этого разочарования. Энн Уоддилав надо было думать о детях, а развод в 1950-х еще обходился в глазах общественного мнения в слишком высокую цену. Норман скопил довольно много денег, и Энн решила, что пустит их на то, чтобы избавить своих детей от разочарований собственного существования. Для мальчиков это означало хорошие школы, стрельбу и достойные университеты, а дочь она с самого начала вознамерилась вывести в свет через головокружительно успешный сезон, который закончится блестящим замужеством. Дальше должны были появиться внуки – они помогут впоследствии возвыситься и ей. Так спланировала миссис Уоддилав будущее несчастной Джорджины, обреченной с того момента, как научилась ходить, проживать жизнь за мать, а не за себя. Что отчасти объясняет, почему родители не видели простой истины, столь очевидной остальному миру: Джорджина категорически непригодна для уготованной ей роли. Красивая и гордая Энн Уоддилав не ожидала, что природа сыграет с ней злую шутку и подарит дочь, которая будет толстой, как бочка, да еще и неуклюжей. Хуже того, из-за робости и боязливости Джорджины у всех складывалось первое, ложное, впечатление, будто она глупа. К тому же она не любила общаться. Поскольку на главную часть наследства Джорджина не претендовала – наличие в семье двух мальчиков обычно портит все планы, – то к тому времени, как у нее подошли к концу первые несколько недель в качестве дебютантки, партия, о которой мечтала миссис Уоддилав, казалась крайне невероятной.