Прошло семь лет - Гийом Мюссо Страница 13

— Пока эта история не закончится, папа хочет, чтобы ты провела несколько дней у бабушки.

— Ни за что! У меня на этой неделе сплошные контрольные! И потом, я договорилась о встрече с подругами!

Никки постаралась говорить как можно убедительнее:

— Послушай, Камилла. Я бы за тобой не приехала, если бы не считала, что тебе грозит опасность.

— Какая еще опасность? Брат сбежал, и что? Не в первый раз он бегает!

Никки вздохнула, посмотрев на часы. До поезда на Ист-Хэмптон оставалось меньше получаса, а следующий только в половине шестого.

— Надевай быстро! — сказала она, протягивая дочери шлем.

— Но…

— Никаких «но». Я твоя мать, и если я тебе говорю «делай это», ты делаешь без разговоров!

— Можно подумать, ты не мама, а папа! — жалобно вздохнула Камилла, устраиваясь на мотоцикле позади матери.

— Не надо меня оскорблять, пожалуйста.

Никки оседлала мотоцикл, торопясь расстаться с Верхним Ист-Сайдом. Помчались они по Лексингтон-стрит, пробираясь на большой скорости между машин в каньоне из стекла и бетона. Никки вся сосредоточилась на езде.

«Только без катастроф. Только не сейчас».

Развод отдалил ее и от Камиллы. Она любила ее всем сердцем, но обстоятельства складывались так, что она не смогла наладить с ней по-настоящему близких отношений. Виной тому были, конечно, дурацкие условия, которые поставил Себастьян. Но были и другие, более глубокие причины. Если говорить начистоту, Никки испытывала немалые комплексы по отношению к дочери. Камилла была блестящей молодой девушкой во всеоружии классической культуры. Совсем еще юная, она прочитала множество книг, посмотрела множество культовых фильмов. С этой точки зрения Себастьян воспитывал ее просто отлично. Благодаря ему дочь попала в привилегированное общество. Он водил ее по театрам, концертам, выставкам…

Камилла росла славной девочкой, покладистой и совсем не высокомерной, но Никки всегда чувствовала ее превосходство, когда в разговоре они вдруг касались области «высокой» культуры. Мать, плетущаяся в хвосте. Мать-недоучка. Стоило ей подумать об этом, и слезы наворачивались на глаза, но она старалась не сосредотачиваться на своей горечи.

Никки на полной скорости обогнула Центральный вокзал и глянула в обзорное зеркало, прежде чем перестроиться, чтобы обогнать пожарную машину.

Головокружительная скорость, ветер в лицо, вкус опасности. Она обожала этот город, она его ненавидела. Его перенаселенность, постоянное движение веселили ее и доводили до сумасшествия.

Крошечный мотоцикл мчался между двигающихся стен по геометрическим траншеям.

Вой сирен, выхлопные газы, сумасшедшие такси, клаксоны, гул голосов.

Никки пришлось сделать небольшой круг, чтобы попасть на Тридцать девятую, а потом войти в поток на Фэшн-авеню. Перед глазами мелькали картинки: толпа народа, растресканный асфальт, тележки продавцов хот-догов, сверкающие отблески билдингов, длинные ноги в джинсах крупным планом на фасаде.

Нью-Йорк — ад для двухколесных: дорожная полоса забита, и нигде нет стоянок.

— Конечная! Просьба освободить салон!

Камилла спрыгнула и помогла матери запереть мотоцикл.

14 часов 24 минуты.

Поезд отходит через десять минут.

— Скорее, детка!

Они перебежали площадь, лавируя между машинами, и вошли в неуклюжее здание Пенн-стейшн.

Если верить старинным фотографиям, развешанным по стенам холла, самый популярный в Соединенных Штатах вокзал когда-то располагался в грандиозном здании с колоннами из розового гранита. Зал ожидания под стеклянной крышей напоминал интерьер собора с химерами, витражами и мраморными статуями. Но золотой век давно миновал. Под давлением предпринимателей увеселительной индустрии могучее здание в 60-х годах разрушили, заменив безликим комплексом офисов, гостиниц и концертных залов.

Никки и Камилле пришлось поработать локтями, чтобы пробиться к окошечку кассы.

— Один до Ист-Хэмптона, пожалуйста.

Кассирша, похожая на Будду, принялась не спеша нажимать кнопки. Вокзал гудел. Мало того что Пенн-стейшн служил пересадочным узлом между Вашингтоном и Бостоном, он обслуживал еще станции Нью-Джерси и Лонг-Айленда.

— Двадцать четыре доллара. Поезд отходит через шесть минут.

Никки заплатила и схватила Камиллу за руку, увлекая ее к подземному переходу, который вел к железнодорожным путям.

На лестнице толкотня. Удушающая жара. Орут ребятишки. Народ толкается. То и дело получаешь под коленку чемоданом. Пахнет потом.

— Двенадцатый путь — это здесь?

Никки изо всех сил тянет за собой Камиллу. Бегом они поднимаются на нужную платформу.

— До отправления осталось три минуты, — объявляет контролер.

— Как только приедешь, позвони, хорошо?

Камилла молча кивает.

Никки наклоняется, чтобы поцеловать дочку, и чувствует, что та в затруднении.

— Ты что-то от меня скрываешь?

Камилле неприятно, что она себя выдала, но вместе с тем она рада, что может избавиться от гнетущей ее тяжести. И решается на откровенность:

— Ты спросила о Джереми… Я обещала не говорить, но…

— Вы с ним виделись, так ведь? — догадалась Никки.

— Да. Он пришел ко мне в полдень в субботу, когда у меня кончились занятия по теннису.

«В субботу, три дня назад».

— Он был ужасно взволнован, — продолжала Камилла. — И очень спешил. У него явно были какие-то неприятности.

— Он не сказал какие?

— Он сказал только, что ему нужны деньги.

— Ты ему дала?

— У меня с собой было очень мало, и он проводил меня до дома.

— Папа был дома?

— Нет, они с Натальей обедали в ресторане.

Поезд вот-вот захлопнет двери. Подбегают последние пассажиры, спеша влезть в вагоны. Никки торопит Камиллу, и та продолжает:

— Я дала Джереми двести долларов, которые были у меня, но ему было этого мало, и тогда мы открыли папин сейф.

— Ты знаешь код?

— Ну да, это же год нашего рождения.

Свисток сообщил, что поезд отправляется.

— Там лежало пять тысяч долларов, — сообщила девочка, уже стоя на площадке. — Джереми пообещал, что вернет их, так что папа ничего не заметит.

Стоявшая на платформе Никки побелела как полотно. Камилла заволновалась.

— Мама! Ты думаешь, с Джереми случилось что-то серьезное?

Двери поезда захлопнулись.

Погода испортилась. В один миг.