Шоколадный папа - Анна Йоргенсдоттер Страница 13

Андреа листает журналы: теперь она без зависти смотрит на руки и бедра моделей. Она куда стройнее! Андреа переворачивает страницы, надменно фыркая. Что есть, то есть.

Она думает о Каспере. Что они так и не стали парой и что это хорошо. Что все это было тысячу лет назад, что он, наверное, женат и вполне нормален, пожалуй, без всяких там страстных увлечений. Вполне серый. Как его выцветшие кресла. Его музыка, его пальцы. Он ее больше не трогает. Он — просто образ, воспоминание на задворках сознания. Единственное, что сейчас важно, — это Маддалена. То, что она есть, что она так долго скрывалась и что теперь ей пора показать свою мерзкую рожу и признать свою вину, чтобы Андреа наконец стала свободна.

В сумочке дорогой марки — нож, а еще омолаживающий крем и помада, наводящая улыбку. Рано или поздно должно закончиться плохое и начаться хорошее. «Сейчас самое время», — думает Андреа. Она наконец-то сможет есть пирожные и быть совсем как любая другая: радостно поедать сладости и с завистью разглядывать тела фотомоделей. А в памяти будет изредка всплывать образ скрипача из психиатрического отделения, у которого дома серо-голубые кресла. Во всем виновата Маддалена, и Андреа всего лишь заберет назад украденное. Вернет Лувисе радость. Сделает все правильно и превратит темное в разноцветное. Вот и все.

Может быть, когда-то и Маддалена содержалась в такой лечебнице? Может быть, она носилась как безумная, и ей давали таблетки, и она успокаивалась, а потом встретила Карла, который, наверное, ее спас. Или она спасла его. От чего?

Андреа в комнате для занятий с новой подружкой — пациенткой Янной и Крикуньей (которая оказалась милейшим существом: кричит, только когда кто-нибудь проходит мимо и когда ей не хватает внимания, а это вполне можно понять!). Андреа рисует очередную акварель, на которой маленькие человечки ползают, переплетаясь, срастаясь с другими, и становятся все безумнее или же просто обнимаются. Сегодня картинка будет красно-черной, человечки — спина к спине, и один из них — желтоволосый… Андреа берет в руки кисточку. Кажется, Аните полагается что-то сказать? Анита же самый близкий Андреа человек, она должна знать, что Каспер… что Каспер… что ей снится Каспер и она ничего не может с этим поделать: иногда он просто есть у нее в голове — она же не сажает его туда нарочно, но все-таки сколько это уже длится — у нее за спиной? Впрочем, Каспер не является частью вселенной Андреа. Он просто один из многих, кто угодно, а то, что они проводили вместе так много времени… Андреа могла проводить это время с кем угодно, какая разница?

Каспер тоже приходит в больницу — разговаривать с Анитой. Он приходит даже несмотря на то, что его уже выписали, а Андреа попала сюда во второй раз, но теперь она уже совсем не такая, как прежде: у нее есть воля, точно, есть воля стать здоровой, или как это еще назвать — когда хочется жить и дышать полной грудью? Но она не собирается серьезно прибавлять в весе, немножко — пожалуйста (она уже добралась до пятидесяти, хотя Эва-Бритт утверждает, что идеальный вес Андреа — пятьдесят восемь, да-да!). Как они не понимают, что именно так и должна выглядеть настоящая Андреа? Как бы то ни было, Каспер иногда приходит сюда, но после того самого разговора по телефону на фоне ДиЛевы он и Андреа не сказали друг другу ни слова. Она ни о чем не жалеет: многое в жизни неизбежно, ничего не поделаешь. Лина-Сага говорит, что во всем, абсолютно во всем происходящем есть смысл, но иногда этот смысл становится ясен лишь через несколько лет, и тогда можно оглянуться и подумать: «Ну само собой, конечно же!» — и посмеяться над собственными сомнениями, пусть и мимолетными.

Но Андреа и не сомневается, что поступает правильно. Она нисколько не влюблена в Каспера. Ей вообще нет до него дела. Да, у нее колотится сердце, когда он, ссутулившись, проходит мимо комнаты для занятий, но это оттого, что она социально некомпетентна. Он же теперь обыкновенный, его запросто можно встретить в городе, с ним можно выпить кофе, он не такой, как Андреа и все остальные в Сто шестом отделении. Они вьются по стене, почти невидимые, но смертельно опасные, они не какая-то там скучная серая масса, которая рассиживает в кафе и болтает о погоде.

Но все же почему Анита ничего не сказала, почему только от Эйры Андреа узнала, что Каспер… ну, что он теперь… что у него есть… девушка?

Так мерзко, так… нормально! Он и какая-то хорошенькая здоровая-прездоровая девушка, которая о нем заботится и внушает ему, что он тоже, ну, что он вовсе не такой, как…

Эйра видела их вместе в городе — они обнимались, а потом просто сидели, тесно прижавшись друг к другу, на диванчике в кафе, скорее всего в «Сторкен» — ели пирожные и болтали о ветре, о жаре, о кино и телепрограмме, черт побери! А теперь он здесь! Что же за трудности у него теперь, о чем он нынче рассказывает? Разве «влюблен» не значит «счастлив», «исцелен»? Он, конечно, по-прежнему сутулится и в комнату для занятий заглянул с весьма испуганным видом. Наверное, совсем нормализовался, бедняга, и боится своей прежней повседневной жизни, старается не вспоминать, что на самом деле когда-то был сумасшедшим. Андреа достает песенник и громко поет вместе со своими друзьями: только они и понимают, что такое мир и люди в нем. Громко поет и рождественские, и летние песни, потому что совершенно не важно, какое на дворе время года: здесь все дни одинаковые. Завтрак (и утренние таблетки), обед (и обеденные таблетки), ужин (вечерние таблетки), вечерний чай (и вторые вечерние таблетки), ночные таблетки. Андреа дают только «Золофт» после завтрака и чудесный «Имован» на ночь, да еще «Собрил» — по необходимости.

Ее зовут Ребекка, совсем как красавицу Ребекку Тернквист. Эйра с ней познакомилась, и Андреа кажется, что здесь кроется заговор: все это подстроено специально, чтобы она узнала. Своего рода месть за то, что произошло тогда, в серо-голубом кресле в его проклятой идеальной гостиной (не бывает ничего идеального!). Ну ладно, простите меня.

Вот он проходит мимо — наверное, сеанс закончился. На нем голубой — наверняка колючий — шарф, а тайны его достались Аните. Какая гадость! Ведь после полдника Андреа тоже предстоит беседа с Анитой, которая уже будет знать все о Каспере и Ребекке: какая у них потрясающая любовь! Андреа знает только имя и мысленно рисует образ. Мыльная опера, до крайности слащавая. Она перестает петь «Вокруг все зеленеет» — эту песню она, кстати, довольно хорошо исполняет. Андреа бежит по коридору за Каспером: он стоит у двери, ведущей к лифту, который уносит прочь.

— Приветкакделадавноневиделись. — Каспер оборачивается. Она пытается улыбнуться, старается изобразить полное спокойствие, как ей кажется, удачно, Карл ведь говорит, что волнение никогда не заметно со стороны.

— Да, давно. Да, все хорошо. Я немного спешу.

— А… куда ты спешишь?

— На репетицию. А как у тебя дела, кстати?

— ОТЛИЧНО! Иду на поправку.

— Как хорошо, это же просто замечательно. — Он улыбается, вид у него загнанный, взгляд бегает, убегает от Андреа. — Слушай, мне, к сожалению, и вправду надо…