Кок'н'булл - Уилл Селф Страница 13

6. Как человек становится тем, кем он является

Кэрол напряглась. Нет, это не совсем верно, мне не удается подобрать точное слово, правильнее было бы сказать, что она застыла. На самом деле она сжалась до такого трескучего состояния, что, казалось, от нее можно было отломить кусочек. Что делать? Куда нацелилась рука Дэна? К ней или, может, к этому?

Для Кэрол было бы абсолютно в порядке вещей просто не обратить на Дэна внимания. Она знала, что эрекция его была как робкий надувной шарик, проткнуть который ничего не стоит. Кроме того, как бы ни вожделел Дэн, принудить ее он все равно не смог бы. Она могла снизойти до каких-то объяснений, но точно так же могла просто повернуться на другой бок. Вам это и нужно, не так ли? Вы хотите, чтобы Кэрол повернулась на другой бок. Едва ли вам не терпится увидеть именно эту мизансцену. Я очень сомневаюсь в ваших способностях к чистопробному ПСВ. Как и в том, что вы сможете спокойно отнестись к этим шорохам и приглушенным стонам, доносящимся из-под узорчатого покрывала. Слишком круто.

Слабенькая волна беспричинной радости захлестнула Кэрол, и она не повернулась-таки на другой бок. Она даже приняла вопрошающую руку Дэна в свою и направила к соску… Он принялся жадно насасывать ей ухо, будто, если мочку как следует простимулировать, она станет источником лактации. Он пыхтел, тыркался носом и поскуливал. Он закинул свою шелковистую ляжку ей на бедро, свободная рука схватилась за плечо, и он с потрясающей проворностью вскарабкался на нее, как матрос на мачту.

Но разве не так было всегда? Обратимся к прологу… Припоминаете те три сухих толчка, которые случайно задобрили Кэрол до состояния трепещущего оргазма и заставили ее пережить наименьшую из маленьких смертей. У Кэрол не было выбора, положение обязывало раздвинуть ноги. Так она и поступила, и, несмотря на то что низом живота Дэн давил ей на пах, она почувствовала, как оно вылезло из своего чехольчика и на этот раз заметно напряглось. К счастью, это напряженное ощущение — полное кровеносного значения — затмило внезапное вторжение Дэна.

И вот настало время проверки на вшивость. Он в последний раз прошлепал губами по ее мокрой шее, Кэрол повернулась на бок и уставилась на стакан воды с пленочкой пыли на ночном столике, понимая, что судьба ее может сейчас решиться. Почувствовал ли он это? Обратил ли внимание? Разве мог он проигнорировать тот факт, что оно упиралось прямо ему в лобок? Маленький сгусток плоти, младший брат, тайком притулившийся возле более зрелой особи.

Он ничего не заметил. И неудивительно. Ведь, кроме всего прочего, Дэн никогда не утруждал себя внимательным изучением паховой области Кэрол. Он ничего не знал о ее реальной форме. Для него эта Америка, этот новый материк всегда оставался terra incognita. Он знал, что пониже шерстяной диадемы, которая, впрочем, украшала Кэрол, у нее была дырка… но на этом его сведения заканчивались. Он тыркался в бесчувственную бездну. От полового акта он получал механические ощущения, так перезаряжают духовое ружье. Первые три удара — зачин, четыре — подкатил тележку, пять — и шарик в лунке.

Придерживаясь этого поверхностного и унизительного для акта сравнения с игрой в гольф, можно сказать, что именно так и провел свою партию Дэн. После чего он слез с нее опять же с чрезвычайной легкостью, положил влажноватую шевелюру на подушку, а обмякший отросток прижал к ее бедру. Он прошептал несколько нежностей в благодарность за то, что его слегка подоили, и отбыл в пучину одиночества.

Кэрол лежала в темноте. Мигал электронный будильник, Кэрол сверкала широко раскрытыми глазами. Более того, она ликовала. Именно ликовала, несмотря на неспособность осознать причину или даже смысл и значение своих эмоций. Ей было достаточно того, что она избежала разоблачения… Но на самом деле… сугубо между нами, я полагаю, причиной было то, что, когда оно напряглось, а Дэн лихорадочно сунулся в нее, Кэрол ответила ему тем же. Да! Она приподняла бедра, упершись ягодицами в упругие пружины матраца, не для того, чтобы прочувствовать, как он проскальзывает в ее смазанную скважину, а совсем наоборот. Она сама, Кэрол, запихнула ему на один всего лишь тайный момент. Вынув едва ли не сразу, она почувствовала себя — ах, каким неуловимым и в то же время явным было это чувство, — вознагражденной.

«Тянет утро руки, ноги (Полифем и Навсикая), Как орангутанг, проснувшись. С теплых простыней взлетает Корень колтунов иссохший. Разошлась и прорезь глаз, И овал, поросший зубом, Бедра выгнулись серпом…»

— Вот видите, чем дальше рассказываю, тем лучше стихи вспоминаются, — сказал профессор, обращаясь непосредственно ко мне, напрямую, и не только потому, что я был единственным его слушателем.

— Элиот, не правда ли? Ненавижу зануду. Злобный он был, отмороженная пуританская жопа. И баб боялся, не правда ли? Но чья пизда с зубами, тут не совсем понятно. Или, если задать этот вопрос, используя более современной идиому: кто кого натянул? Ебаный жиденыш Элиот! Об этом знают немногие, но вы-то в курсе, не так ли?

На следующий день Кэрол отправилась на свой третий урок вождения. А два дня спустя — на четвертый. К концу следующей недели ее инструктор, турок с Кипра, расправил усы ногтем большого пальца и подтвердил то, о чем она уже и сама подозревала. «Знаешь, красавица, тебе можешь уже экзамен сдавать, я так думаю!» Кэрол возликовала, но это было не то ликование проникновения, о котором мы уже говорили, скорее более будничное ощущение. Для Кэрол это ощущение совпало с острым осознанием твердо-механической природы причинно-следственных связей в этом мире, как то: нажми кнопку А, получишь результат Б.

Конечно, было бы абсурдом предположить, что Кэрол не подозревала об этом раньше, однако ее представление о собственном влиянии на данный пласт реальности никогда прежде не было так интуитивно отчетливо и приятно. Вела ли она школьный «мини», чистила ли чеснок, платила ли по карточке в магазине, Кэрол чувствовала прилив сил от каждого простейшего действия, она принимала статус потенциально эффективного агента, и каждое действие укрепляло ее, придавало ей форму.

Однако вместе с тем картинка стала искажаться, по мере того как крючки обыденных представлений Кэрол стали постепенно вылезать из петель ее самосознания. Наедине с собой, голая по пояс снизу, она стала танцевать перед зеркалом. Сначала она просто стояла, спустив штаны или приподняв юбку, и почти бессознательно принимала самые неожиданные позы. Однако чувствовать это, видеть, как постепенно открывается его истинное назначение, было так приятно, что вскоре она перешла буквально на балетные па.

Теперь оно было настолько длинным, что, переминаясь с ноги на ногу, она даже могла им покачивать; и, конечно же, за махом шел мах, и с каждым махом это напрягалось все сильнее.

Кэрол стояла перед большим зеркалом в дверце шкафа и размышляла о несоответствиях: оно выпирало из-под забрызганных волосками губ, и не было при нем мешочка, который, наверное, следовало бы иметь. Она присела на краешек кровати и пальцами обеих рук стала поигрывать с этим. Оно было уже, как минимум три, а может и пять сантиметров. Розовато-коричневый чехольчик оттягивался назад, открывая маленький гриб с сухим глазком посредине.