Порою нестерпимо хочется... - Кен Кизи Страница 13

(В ее комнате я, помню, подумал, что она права по поводу этого плаката. Как приятно все же было находиться вне видимости этого чудовищного творения! Но в то же время я понял, что сам факт пребывания в другой комнате еще не означает избавления от него. Более того, именно здесь, после того как она объяснила, какое влияние оказывает на меня эта надпись, я окончательно это понял и ощутил его еще сильнее. Я видел плакат отчетливо и ясно, несмотря на стену из сосновых досок, отделявшую его от меня, – желтую краску, красные буквы и то, что было замазано этим желтым и красным, – яснее, чем когда бы то ни было. И, почувствовав это, я уже не мог от этого избавиться, потому что оно словно вошло в меня. Точно так же, как я не заметил, как оказался в ее комнате, а когда оказался там, было уже слишком поздно.)

И снова поздняя весна – миновало уже несколько лет со времени укрощения бейсбольного мяча. На реке рябь, снегопад благоухающих лепестков цветущей ежевики опускается на воду. Солнце ныряет в облаках, которые воинственно несутся по синему небу. На пристани перед старым домом Генри помогает Хэнку и Джо Бену складывать узлы, одежду, шляпные коробки, птичьи клетки…

– Сколько барахла! Можно устроить настоящую ярмарочную распродажу, а, Хэнк? – с шутливой сварливостью – чем старше Генри становился, тем больше в нем проявлялось проказливого мальчишества, словно компенсируя суровые годы преждевременной зрелости.

– Точно, Генри.

– Черт побери, ты только посмотри на этот несусветный хлам!

Большая, громоздкая лодка покачивается на волнах и по мере нагружения медленно оседает. Положив тонкую птичью руку на плечо своего двенадцатилетнего сына, женщина наблюдает за погрузкой. Приподняв оборку ее канареечно-желтой юбки, мальчик протирает стекла своих очков. Мужчины продолжают выносить из дома ящики и коробки. Лодка хлюпает и оседает все глубже. Вся картина потрясает красотой и яркостью красок: синее небо, белые облака, синяя вода, белые лепестки и яркий желтый мазок…

– Можно подумать, что ты едешь не на несколько месяцев, а на всю жизнь. – Он поворачивается к женщине. – Зачем тебе столько вещей? Я всегда считал, что путешествовать надо налегке.

– Его устройство может потребовать довольно много времени, больше, чем ты думаешь. – И быстро добавляет: – Я вернусь, как только смогу. Постараюсь побыстрее.

– Ага. – Старик подмигивает Джо Бену и Хэнку, которые тащат к пристани чемодан. – Слышите, ребята? Вот так-то. После говядины с картошкой трудно привыкнуть к сандвичам.

Синее, белое, желтое и красный стяг с вышитым на нем черным номером, развевающийся на шесте, который приколочен к окну второго этажа для того, чтобы автолавка оставила необходимые продукты. Синее, белое, желтое и красное.

Старик расхаживает вдоль лодки, наблюдая за укладкой вещей.

– Надеюсь, она выдержит. О'кей. Ну, хватит. Хэнк, пока я буду отвозить их на станцию, вы с Джо Беном добудьте недостающие части для нашей лебедки. Можете смотаться на мотоцикле в Ньюпорт и там посмотреть – у них обычно есть детали. Я вернусь затемно, оставьте мне лодку на той стороне. Где моя шляпа?

Хэнк не отвечает. Вместо этого он наклоняется к шесту, к которому приколочен ординар, и проверяет высоту воды. Солнце рассыпается по реке серебряными брызгами. Потом он выпрямляется и, запустив руки в карманы джинсов, поворачивается против течения.

– Сейчас… – Женщина не шевелится – желтый мазок на голубом фоне реки; Генри занят тем, что пытается впихнуть кусок пакли в щель, которую он обнаружил в лодке; маленький Джо Бен пошел за брезентом, чтобы накрыть в лодке багаж на случай, если эти беспечные облака разыграются не на шутку.

– Сейчас, минутку…

И только вихрастая мальчишеская голова виднеется поблизости. Только он и слышит, что говорит Хэнк. Он наклоняется к своему взрослому брату – очки вспыхивают на весеннем солнце.

– Сейчас, минутку…

– Что? – шепотом спрашивает мальчик.

– …я, наверное, поеду с вами.

– Ты? – переспрашивает мальчик. – Ты?..

– Ага, малыш, я думаю, я поеду в город вместе с вами, а не потом. Все равно мои колеса не в порядке – а, Генри, ты как на это смотришь?

Почувствовав суету на пристани, из-под дома внезапно выскакивают гончие и принимаются лаять.

– Я не возражаю, – отвечает старик и садится в лодку. За ним, опустив голову, садится женщина. Хэнк отгоняет собак и тоже залезает в лодку, которая под ним сразу же оседает. Мальчик, окруженный собаками, все еще стоит на берегу и изумленно смотрит на происходящее.

– Ну, сынок? – Генри щурится от солнца. – Ты идешь? Черт бы побрал это солнце. Где эта несчастная шляпа?

Мальчик залезает в лодку и садится на чемодан рядом с матерью.

– Кажется, я видел ее под этим ящиком. Позволь, Мира?

Женщина протягивает ему шляпу. Джо Бен притаскивает кусок брезента, и Хэнк забирает его.

– Ну что, Генри? – спрашивает Хэнк, берясь за весла. – Поплыли?

Старик качает головой и сам берет весла. Джо Бен отвязывает веревку и, ухватившись за сваю, отталкивает лодку навстречу течению.

– До встречи! Пока, Мира. Привет, Ли, будь здоров.

Генри оглядывается, примеряясь, где он должен пристать на противоположном берегу, и, сдвинув шляпу на глаза, принимается грести, размеренно и сильно.

Покрытая белыми лепестками река, словно ткань в горошек, лежит ровным и неподвижным полотном. Нос лодки рассекает ее поверхность с шипящим звуком. Женщина в какой-то полудреме закрыла глаза. Генри гребет. Хэнк смотрит вниз по течению, туда, где утки взбивают воду своими крапчатыми крыльями. Маленький Ли возбужденно вертится, сидя на чемодане на корме.

– Так вот, – Генри произносит слова между взмахами весел, – знаешь, Леланд, – каким-то бесстрастным, чужим голосом, – мне очень жаль, что ты решил… – когда он наклоняется назад, шея у него напрягается и проступают жилы, – решил учиться на Востоке… но как я понимаю… здесь пахать не каждый может… особенно если не чувствуешь, что готов до смерти… и некоторые не годятся… Ну и ничего… я хочу, чтобы ты там мог гордиться тем… – «Литания по мне», – вспоминал позднее Ли, но в тот момент он слышал только мелодию речи, только ритмику слов – этот завораживающий напев – анестезия времени: все сейчас и все неподвижно. Так думал он много лет спустя. – …да, чтобы мы все могли гордиться тобой… (Вот и все, – думает Хэнк. – Сейчас они сядут в поезд. Все кончено, больше я никогда ее не увижу.) …А когда ты поправишься и станешь сильным… (Я был прав, я действительно больше ее не видел…) Литания по мне… (Как я был прав!..) Оки плывут по сверкающей воде. И их отражения мелькают между лепестками цветов. И рядом гребет Иона, окутанный зеленым туманом: ты же чувствуешь это. И Ли видит себя, плывущего навстречу через 12 лет, 12 лет, оставивших свои следы на его лице, и в своих прозрачных руках он везет отраву брату своему, Хэнку… – или просто заговор… (Но я ошибался, когда думал, что все кончено. Как я ошибался!) Иона налегает на весла, вглядываясь в туман. Джо Бен, с ангельским лицом, прихватив нож, в поисках свободы идет на автостоянку. Хэнк ползет на четвереньках, продираясь сквозь заросли ежевики, в надежде навсегда застрять в ее колючках. Кисть руки сжимается и разжимается. «Вам бы следовало знать, что дело не в какой-то там прибыли, мы работаем, чтобы победить ничто». На берегу в грязи сидит лесоруб и выкрикивает проклятия. «Меня снедает одиночество», – плачет женщина. Течет река. Ровными бросками движется по ней лодка. Начинается дождь – словно миллионы глаз вспыхивают на воде. Хэнк бросает взгляд на женщину, собираясь предложить ей шляпу, но она натягивает на себя стеганое одеяло и прячет под него свои темные волосы. Красные, желтые, синие лоскуты то поднимаются, то опускаются вместе с лодкой. Хэнк пожимает плечами и принимается расстилать брезент, потом снова бросает взгляд на реку, но глаза его встречаются со взглядом Ли, и оба замирают.