Легкая корона - Алиса Бяльская Страница 13

— Смотри, что ты наделала, пизда! Ты же меня поцарапала до крови, — сказала Ковальчук, разглядывая себя в маленькое зеркальце.

— Ты первая начала! — Красовская забрала у нее зеркальце. — Ты меня еще сильнее поцарапала.

— Да я из-за тебя ноготь сломала! Но ты понимаешь, мне придется сказать маме, — со значением произнесла Ковальчук.

— Ой, Леночка, пожалуйста, не говори ей! — стала молить Красовская. — Скажи, что ты сама поцарапалась, или что упала, или…

— Ага, так она и поверила. Нет, придется все рассказать.

Они обе тяжко вздохнули и вошли в класс.

На меня вся сцена произвела неизгладимое впечатление, и я стояла с открытым ртом. Марина, мой Вергилий в этих школьных кругах ада, заметила мое отупелое удивление.

— О, мама Ковальчук — это особый случай, ее вся школа боится. У этой истории еще будет продолжение, вот увидишь. Сама все поймешь. А вообще, что ты так напряглась? У вас в той школе не дрались, что ли? Ладно, пошли на химию. Химичка у нас забавная, тебе понравится.

Урок химии на самом деле получился забавным. Учительница, не поздоровавшись, взошла на кафедру и сказала, оглядывая нас с нескрываемым омерзением:

— Ну, что, одуванчики вы мои? Третье сентября, а уже драка? А мат-то, мат какой! Нет, Ковальчук, ничего говорить не надо, мне неинтересно. Я никому ничего рассказывать не буду. Но зато специально для вас проведу сейчас один химический опыт. Приготовьтесь — реакция пошла, сейчас появится очень приятный запах. Ваш запашок, это вы так пахнете, вам понравится.

И правда, запах появился — невыносимая вонь сероводорода, как от ста тысяч протухших яиц. Завопив, все снялись с мест и ринулись из класса, зажимая носы, а химичка смеялась сатанинским смехом и размахивала руками, чтобы вонючий воздух шел в нашем направлении.

— Что, провоняли? Не нравится вам, убегаете?

Марина осталась довольна.

— Я же тебе говорила. С ней не соскучишься.

На следующее утро весь класс выстроили в коридоре в линейку для проработки. Заслуженный учитель России, Марья Николавна, вышагивала перед нами и перечисляла все наши преступления за прошедшие с начала учебного года четыре дня: драки, разбитые стекла, поджог помойного ведра, ну и дальше, по мелочи. Вдруг Лена Ковальчук побледнела:

— Ой, мама идет.

Красовская затряслась и стала серого цвета. Все замерли, включая Николавну.

Мать Ковальчук приближалась к нам, в руках у нее были огромные портняжные ножницы. Она была меньше своей Лены почти в два раза, но глаза ее горели таким безумным огнем, что было понятно — становиться у нее на пути не стоит. Подойдя к Красовской, она сказала:

— Покажи ногти, Алла.

Красовская вытянула вперед дрожащие руки.

— Так, смотри, какие длинные ногти. Зачем тебе такие ногти, а, Красовская? Мою Леночку царапать?! Сейчас я тебе ноготочки-то подрежу! — и щелкнула у нее перед носом своими огромными ножницами. Красовская заорала от ужаса и попыталась отнять руку, но мама Ковальчук вцепилась в нее крепко. Все это происходило на глазах у нашей классной, заслуженного учителя РСФСР и парторга школы. Марья Николавна, правда, попыталась робко вмешаться, но мама Ковальчук отмахнулась от нее ножницами со словами: «Стой смирно, а то хуже будет», и та больше не рыпалась. Все завороженно смотрели, как Красовской стригут ногти ножницами, которыми запросто можно было оттяпать пальцы.

— Ну вот, теперь хорошо. Теперь ты, Красовская, никого больше поцарапать не сможешь, — удовлетворенно сказала мама Ковальчук, спрятала ножницы в сумку и пошла к выходу. На свою дочь она за все время экзекуции ни разу не посмотрела. Та тоже с матерью в общение не вступала, только вся покрылась красными пятнами.

— И часто такое происходит? — шепотом спросила я Марину.

— Раньше почти каждую неделю, но в послед нее время реже, — ответила она. — Ковальчук старается ничего не рассказывать, кроме как в самых крайних случаях, если скрыть нельзя. Мать бьет ее смертным боем, если узнает, что она от нее что-то скрывает.

В следующий раз мама Ковальчук пришла в школу, когда Лена подралась в раздевалке с Рыбкиной. По какому поводу возникла ссора, никто не знал, но они обе уже были в зимних пальто, когда между ними завязалась драка. В основном они трясли друг друга за полы, но как-то так получилось, что Рыбкина схватила Ковальчук за шиворот и сильно тряхнула. Пальтишко было стареньким, нитки с хрустом лопнули, и воротник немного порвался.

— Ой! — сказали обе одновременно.

— Ты что? Ведь мама заметит! Мне придется все ей рассказать!

— Ой, Леночка, не говори, ведь совсем чуть-чуть оторвался. Пойдем ко мне, моя мама пришьет, — стала умолять Рыбкина.

— Я не могу к тебе идти, она меня убьет. Я должна сразу идти домой после школы.

На следующий день в школу Рыбкина не пришла. Мама Ковальчук стояла во дворе и смотрела, как наш класс выходит из школы. Рыбкину она не увидела, поэтому, взяв Лену за руку, она ушла домой. На следующий день история повторилась. Но в конце концов Рыбкина все-таки появилась в школе. День прошел спокойно, мама Ковальчук не показывалась. Прозвенел последний звонок, все гурьбой ломанулись в раздевалку. И тут появилась Она — грозная мстительница. Рыбкина замерла, глядя на нее, как кролик на удава.

— Где твое пальто, Наташа? — тихим зловещим голосом спросила мама Ковальчук.

Рыбкина кивнула на свое новое дорогое пальто с капюшоном и меховым воротником (мечта всех советских девочек, между прочим, у меня такого не было).

Мама Ковальчук схватила пальто и попыталась оторвать рукав. Тот, однако, был пришит крепко и отрываться не хотел. Тогда она бросила пальто на пол, наступила на него ногами и потянула рукав изо всех сил; выдрала его с мясом и бросила в рыдающую Рыбкину.

— На, возьми! Будешь знать, как обижать мою Леночку!

Потом было побоище между мамой Ковальчук и мамой Рыбкиной. Рыбкина-старшая пришла под окна Ковальчук с пальто и оторванным рукавом, потрясая ими как знаменем и проклиная Ковальчук, ее маму и всю их семью до десятого колена.

— Ковальчук, старая ты проститутка! Что же ты творишь?! Это пальто стоило мне месячную зарплату, а ты порвала, да так, что назад не пришьешь! Отдавай деньги, сука!

— Я проститутка?!!! Рыбкина, не срамись! Весь район знает, что ты водишь к себе ебарей! Все со счета сбились! — прокричала мама Ковальчук, высунувшись из окна по пояс.

— Ну и что? Мне это для здоровья надо! Я денег, как ты, не беру!

Тут мама Ковальчук выскочила из подъезда и навешала маме Рыбкиной по первое число, хоть та и была выше ее почти вдвое. Все закончилось полной капитуляцией Рыбкиной, которая, лежа в снегу на спине, моляще протягивала оторванный рукав маме Ковальчук.

С начала учебного года прошло несколько месяцев, а у нас все не было уроков труда. Наконец привели новую училку с запоминающейся фамилией Зверуха. На первые уроки я не ходила, но девки рассказывали интересные истории о Зверухе, и как-то раз мы с Мариной решили посмотреть, что же там происходит. Ничего интересного, впрочем, не было — обычная совковая дребедень. Тоска зеленая. Мы с Мариной, чтобы как-то убить время до конца урока, лениво препирались со Зверухой, веселя самих себя и класс. Лене Ковальчук тоже было скучно. Она встала из-за стола и пересела за швейную машинку.