Праздник цвета берлинской лазури - Франко Маттеуччи Страница 13

— Он же совсем старый. Но очень хороший врач и человек.

— Выдумал это жуткое будущее с машинами, которые делают детей, с женщинами без яичников и без менструаций…

Обе улыбнулись. Тициане очень хотелось посплетничать, и она ловко перевела разговор на Замира, прекрасно зная, что он нравится Умберте.

— А как поживает Замир?

Умберта сделала удивленную физиономию и неудачно соврала:

— Я редко его вижу.

— Я знала многих мужчин, но мало кто мог бы сравниться с ним. Может, извращенность добавляет ему прелести?.. Кстати, ты уже проверила?

— Что — проверила?..

— Ну, нормальный он или нет?

Умберта покраснела. Глаза Тицианы светились странным, недобрым огнем; скука жизни на вилле пробудила в ней чрезмерное любопытство.

— Помню, в Лондоне, где я участвовала в показе, за мной приударил парень, очень похожий на Замира, тоже женоподобный и грудь набухшая… Он так меня заинтриговал, что… В общем, я не отказала себе в удовольствии.

Умберта разглядывала свои тапочки. Она терпеть не могла, когда ее посвящали в интимные секреты.

— Потрясающая была ночь! Как будто ты одновременно с женщиной и с мужчиной. И с каким мужчиной! Его грудь особенно возбуждала. Такие эмоции, целый водопад ощущений…

Смущенная откровенностью свояченицы, Умберта попыталась сменить тему:

— Знаешь, а ты порозовела. Когда я вошла, ты такая бледненькая была…

— Не увиливай! Хочешь знать, был ли он сильным как мужчина?

Умберта кивнула скорее из вежливости, чем из любопытства.

— Был, и еще какой! Крепким, как сталь! Настоящий мужик, без вопросов, — безапелляционно заявила Тициана и, ухмыляясь, погладила свой живот, возвышавшийся над кроватью. — Так что не вздумай отказываться от такого удовольствия из-за глупых предрассудков, — завершила она свою речь и зарылась лицом в подушку: — Я посплю, а ты отправляйся выполнять долг влюбленной женщины!

Умберта побрела к баобабу, словно на прием к психоаналитику. Только ему она могла довериться. Тициана разбередила рану, которая мучила ее уже несколько дней. Отрицать очевидное не имело смысла: чувство к Замиру оказалось гораздо сильнее, чем она думала. Это был не каприз, в душе ее зарождалась большая, настоящая любовь.

Спустившись с небес на землю, девушка заметила, что на стволе баобаба звенят цикады, сидящий на ветке дрозд вглядывается в темноту, по морщинистым складкам коры снуют муравьи. Наконец-то они освоились с баобабом, приняли его за своего. Теперь великан не страдал от своей непохожести. Прижавшись к его стволу, Умберта внезапно взбодрилась. «Обошлось с баобабом — наладится и с Замиром», — подумала она.

Баобаб приноровился к ритму местной жизни и постепенно стал подчинять ее своей таинственной власти. Он настраивался на определенные события, выбирал самые интересные, как будто переключая телевизионные каналы. Беатриче оправдывала его надежды, следить за ней было всегда любопытно. Вот она появилась, гордо вышагивая на высоченных шпильках, в бело-розовом платьице. За ней в благоговении тащилась группка мужчин — повар, официант, садовник. Стук каблучков красных туфелек и мерное покачивание бедрами неудержимо манили за собой, словно звуки волшебной дудочки, участников этой процессии. Беатриче прошла по коридору, пересекла гостиную и остановилась перед дверью в комнату Умберты. Затем вошла, захлопнув за собой массивную ореховую дверь и едва не прищемив ею любопытные носы своей свиты.

Сестры обнялись. Никаких вопросов не последовало; молчание гораздо лучше помогало им связать в узелок оборванную нить событий. Направленный свет лампы выхватывал фрагменты на большом гобелене XVIII века: шлем всадника, ногу лошади, синие и красные пятна. Цветастый фон переливался под лучами солнца, бьющими из окна. У Беатриче слегка потекла и размазалась тушь, придавая странный, старческий оттенок ее лицу, как у больной или куртизанки минувших веков. Умберта встревожилась: уж не села ли сестра на иглу? Беатриче тем временем вытащила из сумки сверток:

— У меня для тебя подарок.

Умберта развернула упаковку и обнаружила хлопчатобумажный комок цвета зеленого яблока. В недоумении повертела его в руках.

— Это платье-резинка. Я купила его для тебя в Париже. Ну-ка, примерь!

Умберта поморщилась. Ей совершенно не хотелось выставлять себя напоказ.

— Хватит ходить в этих жутких бесформенных штанах. Покажи всем, что у тебя тоже есть ноги, да еще какие! Поймай взгляд того, кто тебя хочет. Соблазняй, побеждай мужчин. Им совершенно не интересно смотреть на тебя в твоей монашеской рясе.

Чтобы сделать сестре приятное, Умберта освободилась от белого костюма «Лакост». Сложена она была прекрасно, стройная и высокая.

— Просто красавица. И надо же, до сих лор носишь эти бесформенные тряпки.

Все еще сомневаясь, Умберта натянула на себя зеленое платьице, расправила его на бедрах. Привычное ощущение неловкости заставляло ее сутулиться, закрываться, чтобы оставаться незамеченной.

— Нет, с лифчиком и трусами не пойдет. Такие платья носят на голое тело! — заявила Беатриче, как отрезала.

Умберта вяло повиновалась. Ощутив свободу, она потянулась от удовольствия, но тут же стыдливо одернула себя. Беатриче никак не успокаивалась и заставила сестру взгромоздиться в свои туфли на шпильках. Умберта вознеслась ввысь, как будто ее тянули подъемным краном.

— С такими формами ты всех с ума сведешь.

Желая довести свою затею до конца, Беатриче вывела сестру из дому и потащила на стройплощадку. Умберта, еле ковылявшая на высоких каблуках, была похожа на девочку, которая играет в большую тетю. Неуверенная, слегка раскачивающаяся походка придавала ей еще больше очарования. Она чувствовала себя глупо, но не хотела огорчать Беатриче, которая давно так весело не смеялась. По лесам деловитые, как муравьи, ползали голубки Руджери, орудуя кистями. Свесив мощные ляжки с лесов, Антуан размазывал мраморно-серый колер по колонне Траяна. Блондин Морено напрягал трицепсы в неизменном ритме, наколотый на спине зеленый дракон двигался, как в мультике. Изможденный Паскуале водил кисточкой по носу Тритона; под ним был безводный фонтан, и только солнечные лучи скользили по его безволосым голеням.

Беатриче выставила Умберту перед Замиром, как блюдо с фруктами или дичью. Юноша, красивший купол храма Гименея, увидев Умберту, оторопел, как будто заветная мысль, которая теплилась где-то на задворках сознания, внезапно обрела плоть и кровь. Умберта раскраснелась, поплыла, и от этого не было никакого спасения. Без обычного камуфляжа, маек и штанов на три размера больше, она чувствовала себя голой. Бежать было некуда. Замир подошел к Умберте и уставился на нее влюбленными глазами. Беатриче справедливо рассудила, что следует оставить их одних, и, хитро ухмыляясь, удалилась.