Плакучее дерево - Назим Ракха Страница 13

— Давай еще раз! — попросил трехлетний Кельвин Стубник, потянув ее за косичку. — Сделай еще раз!

Блисс отпустила его руку, после чего сложила домиком собственные ладони.

— Это церковь. Это шпиль. В море буря. В море штиль. Открывай на раз, два, три. И где люди — посмотри!

Мальчик захихикал:

— Покажи по-другому. Ну пожа-а-алуйста!

Блисс заново сложила ладони, сделав шпиль из указательных пальцев и спрятав внутрь остальные пальцы.

— Вот они! — восторженно завопил Кельвин. — Мам, ты только глянь, вот они!

Миссис Стубник отвлеклась от вязания и посмотрела на детей.

— Вон твой папа идет, Блисс.

К дому подъехал голубой пикап Нэта, за которым следовала красная машина, которую взяла в Портленде напрокат Кэрол. Блисс помахала им рукой и бросилась вниз по ступенькам крыльца.

— Подожди меня! — завопил Кельвин.

Блисс остановилась и, схватив в охапку мальчика, зашагала по улице. Перед машиной отца она остановилась.

Какой у него измученный вид, подумала девочка. Он стал как сушеное яблоко. Она не помнила, когда видела его таким в последний раз, но тогда, раньше, все вообще было по-другому. Теперь же даже собственное лицо казалось ей каким-то чужим, непривычным. Как будто глаза лишились прежнего блеска и цвета.

Блисс поставила Кельвина на лужайку и, обняв отца, уткнулась лицом ему в живот. Неожиданно ей захотелось закричать в полный голос. В ее голове все было беспорядочно перемешано. Она до сих пор не могла поверить в то, что брат ее мертв. Во всяком случае, до конца поверить и осознать. Ее сердце говорило: да, его больше нет, и теперь все изменилось и разрушило жизнь, и ничего больше не будет так, как было раньше. Но разумом… ни в какие разумные рамки это никак не укладывалось, и Блисс продолжала ждать того дня, когда она проснется утром и окажется в своей комнате в окружении привычных вещей и жизнь потечет по привычному руслу, как и раньше. Не будет никаких серьезных проблем. Не будет никакой боли.

Услышав, как открылась дверь со стороны пассажирского сиденья, она повернула голову и увидела мать. Если отец показался ей сморщенным, то у матери вид был такой, будто ее слегка накачали воздухом. Глаза, щеки, даже руки, потянувшиеся к ней, показались Блисс как будто опухшими. Она отпустила отца и обняла мать:

— Веди себя хорошо и слушайся тетю Кэрол, слышишь? — шепнула Ирен на ухо дочери, и та послушно кивнула. — Помогай ей. Будь всегда аккуратной, предлагай помощь на кухне и при уборке дома.

— Обязательно.

Мать еще крепче обняла ее.

— Я знаю, что ты все будешь делать правильно.

Блисс приняла слова матери за истину, хотя никогда раньше не помогала по дому. Ирен неизменно приходилось напоминать дочери, чтобы та заправила постель, подмела комнату, помогла вымыть посуду или прополоть сорняки в саду. Не то что Шэп. Он как будто всегда угадывал то, чего хотела от него мать. И всегда надоедал ей. Но теперь… Теперь ей как будто не оставалось ничего другого, как помогать. По крайней мере, она была хоть чем-то занята, а это куда лучше, чем сидеть сложа руки. Весь день она просто сидит и ждет того момента, когда к ней снова вернется ощущение… чего? Не зрения, не слуха, не осязания. Может быть, равновесия? Как будто качаешься на качелях, подвешенных к старому дереву, и ждешь, когда мир вновь обретет четкость.

— Я не хочу сюда возвращаться, мама. Никогда. Вам с папой тоже лучше вернуться в Карлтон. Просто собрать вещи и вернуться домой. Приезжайте. Я не хочу оставаться в Карлтоне без тебя.

Мать вздохнула — этот звук был Блисс хорошо знаком. Материнские вздохи были для нее чем-то вроде белого шума; они сопровождали все те решения, которые, собственно, и вынудили их покинуть Карлтон. Блисс устала слышать эти беспомощные, бесцельные звуки. Это как вода, у которой нет иного выбора, кроме как течь там, где есть такая возможность.

— Не беспокойся, дорогая, — произнес подошедший к ней отец и погладил ее по спине. — Тебе будет чем заняться этим летом. Там с тобой будет Джефф и все твои кузины.

Блисс опустила глаза и увидела, что Кельвин бегает по траве и ловит кузнечиков.

— Но я хочу, чтобы ты, пап, и ты, мам… — Как ей хотелось, чтобы с ними был Шэп! А еще лучше, чтобы родители и Шэп вернулись в прошлое и чтобы все снова стало так, как было раньше.

— Мы знаем, милая, — сказала мать. — Мы скоро все будем вместе.

«Нет, этого не будет, — хотелось закричать Блисс. — Мы больше никогда не будем вместе. Больше никогда не повторится то, что было раньше». Однако Блисс ничего этого не сказала. Ей хотелось лишь одного — сделать больно тому, кто причинил им все эти страдания. Конечно же не родителям, они в этом не виноваты. Блисс зашагала к красному автомобилю тети Кэрол. Багажник был открыт, в нем лежал ее чемодан. Она однажды воспользовалась им, когда они с подружками устраивали «ночной девичник». Тогда они вместе с еще тремя девчонками бодрствовали всю ночь, играли в «Правду или желание» и смотрели видеофильмы. Она подружилась в Блейне с несколькими девочками, и еще ей очень понравился Руперт Нолан. А еще здесь ее избрали президентом класса. Но все это сейчас для нее ровным счетом ничего не значило. Ни для нее самой, ни для ее глаз — цвет, возбуждение, драма ее жизни, все было теперь напрочь вымыто слезами. Теперь ничто из прошлого не в состоянии вновь вернуться в ее жизнь.

Дэниэл Роббин пришел в «Роудсайд тэверн» вскоре после полудня. В заведении было пусто, лишь Берни, массивный, бородатый, с грудью широкой, как бочонок, натирал воском пол, выложенный стругаными досками из древесины грецкого ореха. Из динамика звучала песня в исполнении Вилли Нельсона, и Берни тихонько ей подпевал. Берни был хозяином заведения и ухаживал за ним так, будто это было самое главное и дорогое в его жизни, что, разумеется, было не так. У него имелась дочка, жившая в Тусоне, и внук, которому уже исполнилось тринадцать лет. Кроме того, у Берни были его посетители. Холостые мужчины, которые всегда на что-то надеялись, и женатые, умудренные жизнью, которые все равно продолжали надеяться. Женщины во фланелевых рубашках навыпуск, прикрывавших то, на что посягала сила тяжести, — заводские работницы, батрачки с ферм, официантки, заходившие по окончании рабочей смены с оттопыренными карманами, в которых звенели монеты, полученные в качестве чаевых. Все они, живущие ожиданием лучших времен, отлично понимали, что вообще-то им крупно повезло — по крайней мере, их жизнь не сделалась хуже. Владелец бара знал их всех и считал кем-то вроде своей семьи.

За исключением этого парня, вошедшего в бар.

Вот же сукин сын, подумал Берни. Это же он. Берни сделал глубокий вдох, наполняя легкие затхлым воздухом пропахшего пивом помещения, когда увидел, что в бар вошел посетитель: синие джинсы, синяя джинсовая куртка, светло-голубая грязная футболка. У парня были длинные темные волосы, худое, заостренное лицо, широкие скулы, похожие на серебряные монетки глаза.