Лондон - лучший город Америки - Лаура Дейв Страница 13

– Она живет в Паскоаге.

Так да или нет?

– Паскоаг, что на севере Род-Айленда, в противоположную от тебя сторону, – уточнил Джош.

Где-то за Провиденс, примерно в часе езды от меня. Я начала прикидывать в уме: ехать туда часа три-четыре. На дорогу уйдет большая часть завтрашнего дня.

– Знаешь, откуда взялось название Паскоаг? История очень любопытная. К востоку от города стоит горная цепь. Раньше в Паскоаг не было иного пути, кроме как через эти горы, а ущелья просто кишели змеями. Огромными, как удавы. Змеи людей не трогали, только домашний скот, поэтому с давних времен пастухи обходили те горы стороной. Отсюда и название, дословно «пастухам нельзя», что-то типа «пастухам капут».

Я посмотрела на пол и тряхнула головой. Я знала, к чему ведет Джош, зачем он рассказывает мне эту историю: я обожаю любопытные факты. Я понимала, что сейчас он меня кое о чем попросит. И я даже знала о чем.

– Эмми, пожалуйста, давай поедем вместе, – закончил он свой рассказ.

– Вряд ли это тебе поможет.

Джош закрыл лицо ладонями и полусонно пробормотал:

– Поможет.

Я вновь уткнулась взглядом в пол, глаза начали слипаться. Будь я другим человеком, я бы заснула прямо на месте. Подложила бы под голову свитер, обняла себя за плечи и вырубилась. Тогда наутро можно было бы спустить все на тормозах. Джош, как обычно, сделал бы вид, что ничего не происходит, – и все секреты ушли бы на дно.

Именно поэтому я заставила себя открыть глаза и сказать:

– Хорошо, поедем к ней вместе.

Когда мы с Мэттом объявили о помолвке, мои родители пригласили нас в ресторан и подарили два авиабилета в Париж. Мама выбрала Париж, потому что знала, что четыре года назад у Эйфелевой башни мы с Мэттом впервые заговорили о будущем, о семье. Я рассказывала ей, что была очень счастлива, что в Париже в наших отношениях произошло что-то такое, чего не объяснить словами. Я почувствовала, что Мэтт – тот самый, с кем мне суждено провести свою жизнь, и, что бы ни случилось, он всегда будет рядом. Мама об этом помнила.

А Мэтт после ужина предложил поменять билеты на другое направление, в Прагу или Вену, и спросил, не обидятся ли мои родители.

– Не помню, чтобы в Париже было так уж интересно, – сказал он. – Ну, ты понимаешь, ничего особенного.

Что я могла ответить? В жизни бывают моменты, когда внутри что-то обрывается. После этого уже не бывает, как прежде.

Я попыталась напомнить ему наш разговор у Эйфелевой башни, как потом мы сидели в чудесной кофейне – напомнить все то, что сделало поездку незабываемой для меня и, как я думала, для него, но Мэтт сказал, что такие вещи помнят только женщины.

Больше всего на свете я боялась, что так и случится. Он больше не чувствовал того же, что и я. С того вечера я стала повсюду замечать доказательства его охлаждения: он отворачивался от меня во сне, не спрашивал моего мнения по важным вопросам, не рассказывал о том, что у него происходит, – а раньше делился со мной всем-всем и хотел знать, что я думаю по этому поводу. Мы смотрели на мир вместе… Поначалу я говорила себе, что мне попросту кажется или я придираюсь. Тем более что Мэтт все же иногда проявлял интерес: на День святого Валентина устроил ужин в постели, как-то оставил мне под дверью цветок. Порой он касался меня, как раньше, как будто я все еще ему нужна, но такие моменты выпадали редко, и мне становилось только больнее. Мэтт словно пытался загладить вину.

Так я прожила целый год. Целый год я ждала, пока появится тот прежний Мэтт, которого я знала. В конце концов мне пришлось признать, что между нами утрачено нечто важное, и произошло это задолго до ужина с моими родителями. Стали возникать вопросы, а мне так не хотелось смотреть правде в лицо… Я начала торговаться с собой: без чего в наших отношениях я могла бы обойтись, с чем готова мириться, лишь бы удержать Мэтта.

Поэтому теперь я так сильно волновалась за Джоша. Может, я лезла не в свое дело, но сходство наших ситуаций очень сильно отзывалось во мне – и хотелось помочь брату разобраться, чего он ищет и от чего уходит. Раз самой мне этого не удалось.

Будильник зазвонил в шестой раз, пронзительно напоминая, что я забыла что-то важное. На циферблате 6:34. Мы должны были выехать четырнадцать минут назад. Голова гудела от вчерашней текилы, точнее сегодняшней: легла я всего пару часов назад. Как будто этого было мало, термометр показывал двадцать градусов. День только начинается – а на улице уже духота!

Я выключила будильник и встала.

– Не верю, этого просто не может быть, – пробормотала я, проверяя термометр – его мне подарил отец, когда мне было лет десять. «Температуру» сбить не удалось.

– С кем ты разговариваешь? – раздался голос Джоша. Он стоял на пороге, в джинсах и в трикотажном джемпере с длинными рукавами и поверх него в футболке со словом «СЛОВО». В руках он держал ключи от машины.

– Не хочешь переодеться? Сегодня будет очень жарко. – Я показала ему термометр.

– Рискну так. Ты готова?

Я была в растянутой майке и босиком. Мне захотелось съязвить: «Разве не видно, что не готова?» – но я не хотела будить родителей и поэтому жестом попросила Джоша подождать. Он кивнул и ушел. Я раскрыла шкаф. Вся моя нынешняя одежда лежала в машине: я думала, что утром мне хватит того, что осталось в шкафу с прошлых времен. Выбирать не приходилось. Я надела, что нашла: желтый сарафан, старые шлепки и потрепанную ковбойскую шляпу.

– Маленькая девочка… – пробормотала я, глядя на свое отражение: пухлое (читай: опухшее) лицо, широко распахнутые глаза (расширенные зрачки) и два хвостика по бокам.

– Выглядишь нормально. – Джош опять появился на пороге.

– Прекрати.

– Что прекрати?

– Возникать из ниоткуда.

Он махнул, чтобы я шла за ним, и исчез в коридоре. Я подхватила с кровати сумочку и прокралась за братом по лестнице и гостиной. Джош молчал, пока мы не вышли на улицу.

– Я оставил родителям записку: мол, уехали в город к Мерил, – бросил он мне на ходу. – Если что, звоните Эмми.

– А Мерил ты что сказал?

– В смысле?

– Что. Ты. Сказал. Мерил. Где мы будем, если она спросит?

– Мерил не спросит, она занята другими делами. Там понаехала куча народу, плюс у них с Бесс очередное совещание с организатором свадьбы.

Судьба распорядилась так, что сначала Мерил выбрала для организации торжества Тиффани Тинсдейл – ту самую тетеньку, что в свое время занималась моей несостоявшейся свадьбой. Каждый раз, когда я приходила в ее элегантный особняк, она находила на полу бумажку и извинялась за беспорядок. Мне казалось, что та бумажка на полу лежит у нее специально, чтобы клиенты видели, что это единственное, в чем можно упрекнуть Тиффани Тинсдейл. Неприязнь у нас была взаимной. Тиффани ужасалась, как можно не думать о том, где что будет стоять, кто что будет держать, какие бантики завязывать на подарках, – а мне как раз никогда не было дела до таких подробностей. Чем больше приходилось решать такие «важные» вопросы ради того, чтобы наша с Мэттом свадьба состоялась, тем чаще я задумывалась, а нужно ли мне это вообще.