Любовник №1, или Путешествие во Францию - Бенуа Дютертр Страница 13

Во время пасхальных каникул она жила у своего парижского любовника и пригласила меня на денек. В столицу от Гавра было два часа езды на поезде. Утром я прибыл на вокзал Сен-Лазар. В конце улицы Амстердам огромные порнокинотеатры возвышались над экспресс-закусочными и особняками начала века. Я слился с толпой офисных служащих, ремесленников и коммерсантов, радовавшихся своему приезду в Париж с его совершенно черными зданиями.

У нас было назначено свидание на ступеньках Оперы. Камилла повела меня на бульвары, где уже начали цвести деревья. Она держала меня за руку и казалась спокойной и счастливой. Днем, побродив по букинистам, мы уселись на террасе кафе. Сидя рядом, как Сартр и Бовуар, мы выложили на стол экземпляр «Monde libertaire» [8], и я почувствовал весеннее волнение. Вечером она проводила меня на вокзал Сен-Лазар. Все двести километров я проехал, грустно прильнув лицом к окну. Долина Сены тянулась у меня перед глазами, скользя между деревьев к своему устью. Оставив Камиллу в объятиях другого, я вернулся в Гавр, далекий от центра мира, который ждал меня. Вдали показался дым индустриальной зоны, туман над портом, трубы теплоцентрали, серые бесконечные бетонные дома, этот забытый Богом приморский город, где, чтобы выжить, надо быть поэтом.

Возможность снова поехать в Париж представилась благодаря письму, уведомившему, что на Троицу моя кузина выходит замуж. Она очень хотела, чтобы я приехал. У ее отца, владельца очень крупного архитектурного бюро, была усадьба около парка Сен-Клу. Я никогда не видел своего дядю, но его жена часто приезжала к нам в Гавр. Страстная поклонница искусства, она, к большому удивлению моих родителей, оценила растительное убранство моей комнаты.

В то время я культивировал небрежный вид, одеваясь в просторные разноцветные одежды, дырявые башмаки, и ходил с взлохмаченными волосами. За час до отъезда в Париж мать устроила мне сцену, высказав мне свою буржуазную точку зрения на свадьбу и на принятую в подобных случаях манеру одеваться. Видя, что я направляюсь туда как последователь хиппи, с холщовой сумкой на плече, она испустила крик. Пришлось торговаться, а затем я выслушал отца, который счел нужным оказать нажим. Прибегнув к словарю Камиллы, я обозвал их «фашистами» и «мелкими буржуа», в ответ они обозвали меня «дураком» и «сопляком». Чувствуя себя виноватой, мать прекратила ссору, закончившуюся для меня не полной победой: я отстоял почти все шмотки, кроме дырявых ботинок, которые был вынужден заменить на мокасины, взятые у отца.

Эта мелкая уступка испортила мне настроение на всю дорогу. Мало того что эти ботинки годились лишь для ученика коммерческого училища, но они кроме того нарушали общую гармонию. Пара провинциальных праздничных ботинок, надетых специально ради этой церемонии, глупо контрастировала с длинными волосами, с разноцветной рубашкой и с холщовыми брюками. Куда спрятать ноги — ведь я дал себе слово блистать среди моих кузенов как будущий парижанин!

Имение располагалось на авеню миллионеров. Через решетчатую калитку в глубине сада можно было выйти в парк Сен-Клу. Дом был выстроен в стиле кубизма — прямоугольник из камня и стекла, стоящий на газоне и утопающий в зелени, подобно «дому на водопаде» американского архитектора Фрэнка Ллойда Райта. Окна большого салона, украшенного гобеленами и абстрактной живописью, выходили в парк. Экзотические птицы перелетали по комнате из одной вольеры в другую. Я приехал сразу после полудня, стесняясь своих ботинок. Моя тетя, не обратив на них внимания, расцеловала меня и отправила к своим детям — к юношам и девушкам от двадцати до тридцати лет, которые сидели на диванах, сновали на кухне, в саду и, похоже, были счастливы приезду своего кузена из Гавра.

В этой зажиточной семье царило блаженство. По их постоянно улыбавшимся лицам было видно, что у них нет никаких проблем. Они не только задали мне вопросы, но, похоже, интересовались и моими ответами, что окончательно ободрило меня. Мы обнимали друг друга за плечи, беседовали в глубине сада, как будто были знакомы с детства. Они пили шампанское, восхищаясь тем, что я делал, и можно было подумать, что главным в жизни была литература и музыка. У них было так уютно, так благородно, что через некоторое время я почувствовал себя как дома.

Одна из моих кузин, высокая шикарная девица-хиппи с длинными волосами, выражалась жизнерадостно, на американский манер. Она всюду тащила меня за собой, знакомила со своими друзьями. В глазах всех я был «сверходаренным кузеном, который собирается учиться кинематографии». На рояле валялись ноты Эрика Сати, и она предложила мне сыграть. Сев за рояль, я взял первые аккорды «Восприятия», которое было нетрудно хорошо сыграть. Внезапно вокруг меня с восторженными улыбками собрались все гости, находившиеся в комнате. Они меня слушали. Я закончил пассаж в полной тишине, затем раздался взрыв аплодисментов и возгласов: «Невероятно! Потрясающе!» Я был принят в их круг, вновь подали шампанское и сигареты. Меня потащили в сад, расспрашивая о моих планах.

Настала ночь. Толпа гостей росла, подъезжали из Парижа черные лимузины с шоферами. В одиннадцать тетя повела меня в свои апартаменты, чтобы показать несколько картин, купленных у ее друзей художников. Потом, не дожидаясь приезда мужа, она отправилась спать. Давно разъехавшись с ней, он жил в частном особняке в XVI округе и брался за все более безумные архитектурные проекты, чтобы оплачивать свои огромные расходы и расширять агентство. Около полуночи он неожиданно приехал, обменялся парой слов с деловыми людьми в галстуках, обнял детей и так же быстро уехал.

Через час, бродя по комнатам, я попал на организованный моим кузеном просмотр диапозитивов с архитектурными работами отца. Гости сидели в темноте на стульях и на диване. Сын, студент архитектурного института, комментировал каждую фотографию. Он говорил о «системе», о «городском проекте», об «общем цокольном этаже нескольких зданий». На экране сменяли друг друга пригородные кварталы, горизонтально вытянутые здания, состоящие из жилых единиц, собранные воедино, как конструктор «Лего». Его комментарии были интересны, но что-то показалось мне странным, потому что было мало общего между особняком моего дяди, построенным им лично для себя (этим идеальным домом, где меня окружали одни улыбки), и его профессиональными работами (километрами зданий, построенных на насыпных земляных площадках по технологии быстрого строительства, которые превращались затем в городские гетто); как будто современность одновременно таила в себе гармонию, радость и самую хладнокровную жестокость.

Мы пили шампанское. Божественные создания подходили ко мне. Чтобы протрезветь, я окунулся в бассейн, после чего вечер продолжился у соседей, которые организовали рок-группу. Не такую, как группы, которые я знал в Гавре, где репетировали на старых ударных и скверных клавишных. Нет, это была группа богатых любителей, с электроинструментами, с гитарами «Гибсон» и с колонками во всю стену. Все они были очень милые, спокойные и радушные в отличие от разобщенных гаврских рокеров. Невозмутимые, как молодые калифорнийцы, они только что завоевали успех в хитпараде. Им было приятно, что я интересуюсь их оборудованием. Чтобы отблагодарить меня, они дали мне первую сигарету с травкой, в эйфории от которой я пребывал до утра.