Морган ускользает - Энн Тайлер Страница 13

Морган потянулся мимо матери за солью.

– Настоящую жизнь по телевизору не показывают, – сказала Бриндл.

– В том-то и дело, – согласилась Луиза. – А мне хотелось бы посмотреть, как он выскребает томатную пасту из малюсенькой баночки «Хантс».

– Мама, ты это уже говорила на прошлой неделе, – сказала Бриндл. – Сегодня ты смотрела повтор и теперь повторяешь свои же прежние претензии.

– Ничего подобного! На прошлой неделе я о таких программах и не слышала.

– Ты нам тогда все в подробностях описала: лимонную цедру, сельдерей…

– По-твоему, меня подводит память? – спросила Луиза.

– Дамы. Прошу вас, – сказал Морган.

По правде говоря, кое-какие сложности с памятью у матери в последнее время возникали. Иногда она принималась упрямо повторять одно и то же, как будто ее мозг заедал, точно старая пластинка на определенных дорожках. Но если ей напоминали об этом, она лишь нервничала. Морган состроил Бриндл гримасу, та пожала плечами и намаслила еще один ломтик хлеба.

Тем временем его дочери ужинали, погруженные в свою, отдельную неразбериху сплетен, ссор и смешков, – семь худеньких девочек в джинсах плюс еще одна, маленькая, светловолосая, тощенькая подружка Кэйт со штифтиками из искусственных бриллиантов в проколотых мочках ушей. Она сидела между Кэйт и Эми и пристально смотрела на Моргана, словно не одобряя его. Ему стало не по себе. Он не мог радоваться жизни, когда кто-то – пусть даже случайный прохожий – находил его неприятным. Ужин Морган начал в хорошем настроении, театрально накручивал спагетти на вилку и говорил с сильным итальянским акцентом, но постепенно сник.

– Почему ты все смотришь на меня? – спросил он теперь. – Мы знакомы?

– Сэр?

– Это Кокетт, – сказала ему Кэйт.

– Ага. Кокетт.

– Мы с ней в одном классе учимся. И нам нравится один и тот же мальчик.

Морган нахмурился.

– Один и тот же? – переспросил он.

– Да, Джексон Эпс.

– Вы же всего лишь в пятый класс перешли!

– Он нам и в четвертом нравился.

– Смехотворно, – заявил, повернувшись к Бонни, Морган. Бонни улыбнулась ему; она никогда не знала, в какой момент пора начинать тревожиться. И он спросил у сестры: – Куда катится мир? К чему мы придем? Это все куклы вроде Барби и Кена да косметика «Динь-Динь».

– Мне тоже в пятом классе нравился мальчик, – ответила Бриндл.

– Мальчик?

– Роберт Робертс.

– О господи, Бриндл, не заводись ты снова насчет Роберта Робертса.

– Роберт Робертс был уже в пятом классе? – спросила Кэйт. Она подтолкнула Кокетт локтем и объяснила: – Роберт Робертс был детской любовью Бриндл.

– Не только в пятом, – ответила Бриндл, – и в четвертом, и в третьем, и во втором… У нас был общий сборник упражнений по чтению, свой он вечно терял. Еще в детском саду мы как-то зашли в «Дешевые книги Билли» и он приклеил мне на щеку ярлык с надписью НЕМНОГО ПОТРЕПАННАЯ. Он был со мной на первых школьных танцах, и на первом автомобильном свидании, и на пикнике старшеклассников.

Морган вздохнул и забарабанил пальцами по спинке своего стула. Бонни положила себе еще салата.

– А потом, в колледже, я с ним порвала, – сказала, обращаясь к Кокетт, Бриндл. – Вернула ему его школьный перстень, обмазанный свечой, – чтобы перстень держался на моем пальце, полсвечки извели, не меньше. Пойди я в нем купаться, наверное, утонула бы.

– А почему порвали? – спросила Кокетт.

– Вышла за другого.

– Но почему? Почему вышли за другого?

Бриндл отодвинула от себя тарелку, поставила локти на стол. И начала:

– Ну не знаю, стоит ли… Когда я рассказываю о нем, все кажется таким простым, верно? Но, понимаешь, даже в детском саду он иногда вел себя глупо, иногда надоедал мне, а временами я была от него без ума, и когда мы выросли, все только ухудшилось. Он мне то нравился, то не нравился, а порой я и вовсе выбрасывала его из головы. Случалось, что и я переставала ему нравиться. Я это знала, мы вообще знали друг друга слишком хорошо. Мне и в голову не приходило, что так было бы и с любым другим. Я же никого другого не знала. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Кокетт явно не понимала – ни слова. Ерзала, поглядывая на тарелку с шоколадными печеньями, которая стояла на приставном столике. Однако Бриндл этого не замечала.

– Вот я и вышла за человека старше меня, – продолжала она. – Он жил в центре города, рядом с прежним домом мамы. Это оказалось ужасной ошибкой. Он был ревнивым собственником, все время боялся, что я от него уйду. Никогда не давал мне денег, только счета для меня открывал в магазинах, а каждую неделю – чуть-чуть наличных на продукты. И я семь лет покупала еду в кулинарных отделах универсальных магазинов – крошечные баночки ветчины, совсем белые стебли спаржи, обрезки земляных груш и сердцевины пальм – и так экономила и кое-что откладывала. Могла купить несколько мотков пряжи, а потом возвращать их один за другим и получать наличные. Подписывалась на каждую грошовую скидку, на каждое предложение о возврате денег, какое мне попадалось. И под конец семи лет сказала: «Ну все, Хорас, я скопила пять тысяч долларов и теперь ухожу». И ушла.

– Ей потребовалось скопить пять тысяч долларов, – сообщил потолку Морган, – чтобы доехать автобусом от своего дома до моего. Три с половиной мили. Самое большее четыре.

– Мне как будто был брошен вызов, – заявила Бриндл.

– И ведь все то время я предлагал ей помощь.

– Мне как будто хотелось сказать ему: «Видишь? Меня так просто не одолеть, я сильнее, чем ты думаешь».

Моргана всегда интересовало, получает ли человек при рождении лишь строго определенный запас сил, который не пополняется, после того как их используют? Потому что за четыре года, прошедшие со времени, когда она ушла от мужа и словно с неба свалилась на третий этаж дома Моргана, Бриндл его практически не покидала, да и облачалась во что-либо, помимо полинявшего лавандового халата, крайне редко. И по сей день ни разу не заикнулась о том, чтобы подыскать работу или собственную квартиру. А когда ее муж умер от удара – меньше чем через полгода после ее ухода, – ее это вроде бы совершенно не тронуло.

– И ладно, – только и сказала она. – Полагаю, это избавило меня от поездки в Ниро.

– Ты не Рино [4] имеешь в виду? – спросил Морган сестру.

– Все едино, – ответила она.

Собственно говоря, какая-то сила духа обнаруживалась в ней, лишь когда она рассказывала эту историю. Глаза Бриндл становились треугольными, кожа разглаживалась.