Второй Эдем - Бен Элтон Страница 14

— Почти, — выдохнула Кристл. — Немного ниже, вот так, нет, выше, да, еще немного, почти… Нет! Не туда! Вынь его оттуда!

Макс отпрянул, словно испуганный кролик.

— Прости, прости, прости, прости! — выдохнул он.

Когда неразбериха закончилось, Кристл направила Макса в нужное отверстие, и они наконец занялись любовью. Все было хорошо. Она стонала, он стонал, они оба стонали. Затем раздалось хлюпанье.

Это была вечная проблема. Когда мужчина находится сверху и потеет, грудь женщины зачастую начинает хлюпать. Разумеется, в кино такое никогда не происходит. Макс терся телом о бесчисленных роскошных актрис, Кристл стонала и потела под бесконечным количеством сногсшибательных образцов мужской красоты. И ни одна грудь ни разу не хлюпнула. Однако в реальном мире этот звук портил очень много экстатических моментов. Трудно решить, обращать на это внимание или нет. Кристл всегда обращала.

— От тебя у меня сиськи скрипят, — сказала она.

— Да, я знаю, — ответил Макс.

— Может, выпустить из них немного воздуха?

— Нет, не поможет, с маленькими то же самое. Постарайся не обращать внимания, ладно?

— Ну, ладно.

Итак, они вернулись к делу. Вскоре страсть снова охватила их. Вздохи возобновились. Он стонал, она вздыхала. Она вздыхала, он стонал. Она выгнула спину, он подхватил руками ее ягодицы.

— Да, — сказала она. — Да, да, да!

— О! — сказал он. — Мм! А! О!

Кристл трепетала, готовясь к оргазму. Она становилась теплее и влажнее, Макс работал с еще большим энтузиазмом. Случилось неизбежное. Раздалось хлюпанье, по сравнению с которым предыдущее показалась просто образцом приличий.

— Черт! Терпеть не могу, когда у меня там так хлюпает, — сказала Кристл. — Извини.

— Это и моя вина тоже, я создаю вакуум, — логично заметил Макс и прижался к уху Кристл. — Постарайся не думать об этом. Все прекрасно.

— Прекрасно! У меня влагалище трубит утреннюю зорьку, а ты говоришь „прекрасно“!

— Так и есть.

Кристл понравилось настроение Макса. Она прижалась к нему теснее, и, не обращая внимания на скрип и хлюпанье, они понеслись вперед к кульминации; поразительно, но казалось, что они достигнут финала вместе. Почти что. Почти что. Вздох, хлюп, вздох, хлюп. Увы, в последний момент, когда Кристл была готова кончить и Макс отпрянул для последнего яростного прорыва… член выскочил и ударился в ее бедро, согнувшись пополам и заставив его заорать от боли.

— Да! — выдохнула Кристл.

— Черт, — просипел Макс.

Так завершился их недолгий брак, по-дружески, болезненно и суматошно. После этого они выпили кофе и обсудили предстоящий развод.

— Кому продадим историю? — спросила Кристл.

— Ну, я сегодня обедаю в студии со своим агентом. Я с ней переговорю, она назначит хорошую цену.

Итак, Макс отправился в Голливуд, чтобы пообедать в кафе студии „ДиджиМак“. Так случилось, что именно туда направлялась на вертолете Розали со своим отрядом экотеррористов.

Тем временем в далекой в Европе, где день был похож на сумерки, норвежец, которого многие называли последним вменяемым человеком на Земле, обращался к Европейскому парламенту с речью на тему критического состояния экологии. Для доходчивости на экранах Великого Зала показывали в прямом эфире репортажи с места крушения нефтяного танкера на Аляске. Того самого танкера, за которым наблюдал у себя на кухне Пластик Толстоу и с которого поднимали на лебедке Джуди Шварца, все еще недоумевавшего по поводу причин катастрофы и странного размера пробоин в обоих бортах.

ДОМ, КОТОРЫЙ ПОСТРОИЛ ЖАК [2]

Юрген Тор стоял, массивный и внушительный, на мраморном подиуме великолепного здания Парламента Европейской Федерации в Брюсселе.

Здание открыли всего лишь неделю назад. По плану открытие должно было состояться лет на пятнадцать раньше, но, поскольку это был совместный проект ведущих архитекторов всех тридцати шести Федеральных Штатов, открытие немного запоздало. К тому же, и по той же самой причине, здесь не было туалетов. Ни одна страна не захотела взяться за столь непрестижную работу. Ни один гордый собою глава Европейского Штата не пожелал быть тем человеком, которому, стоя перед этим грандиозным, великолепным и уродливым мраморным дворцом, придется сказать: „Наш народ сделал толчки“.

Также здесь не было раздевалок, кухонь, конференц-залов и офисов, а только тридцать шесть Великих Залов. Все хотели проектировать Великий Зал, и в результате все так и сделали. Дворец Мира и Наживы (именно так называлось здание) включал в себя почти три квадратных километра Великих Залов, то есть тридцать шесть огромных помещений внутри здания, настолько ужасающего, что дети, едва взглянув на него, в страхе бежали к матери. Если обезьянам дать листы бумаги и фломастеры, то им и за сто лет не удалось бы придумать такого бессмысленного и отвратительного сооружения. То же самое можно сказать о большинстве новых построек амбициозной современной Европы.

Дворец стоял в центре некогда прекрасного Брюсселя — мили и мили мрамора и драгоценных пород дерева, практически полностью скрытые кольцом биотуалетов. Как оказалось, в биотуалетах не было особой необходимости, ибо здание украшало столько статуй, фонтанов и фресок, символизирующих идеалы мира и свободы и высмеивающих коммерческую деятельность остального мира, что даже депутатам женского пола не составляло труда найти большое символическое панно, за которым можно справить нужду.

УКАЗУЮЩИЙ ПЕРСТ ЮРГЕНА

Европейская Федерация пригласила Юргена Тора выступить с речью на первом заседании Парламента, желая продемонстрировать миру неизменную приверженность Европы принципам экологии. Да и вообще, намного легче предоставить платформу для выступления „зеленому“ политику, чем создавать законопроект против загрязнения окружающей среды.

Юрген, как всегда, сразу взял быка за рога.

— Вы покупаете клаустросферы! — гремел он. — Вы платите налоги, часть которых идет на строительство муниципальных убежищ! Тем самым вы фактически признаете ужасную возможность того, что мы скоро уничтожим Землю! По сути, вы ее и уничтожаете! Это акт планетарной измены!

Всевозможные делегаты, лоббисты и члены Европарламента слушали его в неловком молчании. Отчасти неловкость была вызвана тем, что сиденья в Великом Зале, где они собрались сегодня, были спроектированы в чисто эстетических целях. Выглядели они отлично. Архитектор (литовец) пытался достичь призматического эффекта, спланировав все сиденья в виде пирамид из плексигласа, и когда комната была пуста, лучи света прыгали с одного сиденья на другое, и смотрелось это замечательно. Однако, когда в зале собирались депутаты (для чего в конечном счете он и был построен), единственный эффект заключался в том, что все они морщились, потому что острые пластиковые конусы кололи их в зад. Но сейчас депутаты испытывали неловкость еще и из-за того, что говорил Юрген Тор. Ужасно, когда тебя обвиняют в планетарной измене, особенно если в глубине души ты чувствуешь, что обвинение справедливо. В этом огромном зале абсолютно у всех, возможно за исключением Юргена Тора, были клаустросферы. Разумеется, в свое время все они мучительно раздумывали, стоит ли их покупать, но что поделаешь? Все знали, что Земля наполовину мертва и в любой момент может запросто отправиться ко всем чертям. Никто не хотел чувствовать себя дураком, стоя у клаустросферы приятеля и на последнем издыхании втолковывая тому, что он способствовал усугублению ситуации, которая сейчас убьет их всех. В конечном счете очень хорошо, если у человека есть принципы, но никакие принципы не стоят того, чтобы жертвовать своими детьми.