На все четыре стороны - Адриан Антони Гилл Страница 14

Итальянское вторжение превратило Эфиопию в Испанию третьего мира. Позорное своекорыстие старых колониальных держав, унизительное закулисное соглашение французского премьер-министра и британского министра иностранных дел, Хора и Лаваля, молчаливо позволило Муссолини создавать новую римскую империю, после чего стало ясно: несмотря на свои смелые заявления и размахивание оливковой ветвью, Лига никогда не выступит против западного государства. Начало Второй мировой войны определяют разными датами в зависимости от того, как развивались события в отдельных странах. Но по сути – она началась в Эфиопии в 1935 году, когда снаряды с ипритом обрушились на львиногривую армию с копьями и кожаными щитами. Попустительство Франции и Британии вкупе со сфабрикованными Муссолини фактами нарушения границ открыли зеленую улицу последовательным аннексиям Гитлера. Эфиопия Селассие была первой страной, павшей под натиском фашизма, и ее же первой от него освободили.

В 1941 году офицер британской разведки Чарлз Орд Уингейт и мессианское сборище скрытых гомосексуалистов, измученных путешественников, благородных дикарей-фанатиков и чудаков-отщепенцев вместе с обычными партизанами решительно превзошли итальянцев в тактике ведения войны и вернули трон императору. Послевоенная Эфиопия при Селассие стала одной из стран – основательниц ООН. Этот правитель больше всех способствовал созданию Организации африканского единства, чья штаб-квартира и по сей день находится в Аддис-Абебе. У себя дома он с викторианским пылом отстаивал избирательный модернизм, особенно в сфере образования, хотя каждый, кто прочел книгу или получил ученую степень, запросто мог пополнить ряды политзаключенных. Его предшественник, Менелик, отправлял своих офицеров на обучение в Российскую империю. Селассие ошибочно продолжал эту практику и после прихода к власти Ленина; в результате он, властелин средневекового типа, очутился в окружении прокоммунистически настроенных военных, представителей зарождающейся интеллигенции, расстроенной отсутствием перспектив, и изнеженной, продажной родни, затевающей интриги при первой возможности. Вдобавок страну вновь терзал голод. В печати появились снимки, на которых Селассие кормил свежим мясом своих абиссинских львов (сейчас эта порода уже вымерла), в то время как его народ вымирал от недоедания. Все это должно было плохо кончиться.

Сегодня вы можете обратиться к членам королевской семьи через их сайт – www.ethiopiancrown.org. Его императорское высочество принц Эрмиас Сале-Селассие Хайле-Селассие – президент Королевского совета. Благодаря современному чуду, электронной почте, мне удается договориться с ним о совместном ужине – по иронии судьбы, в лучшем итальянском ресторане Аддис-Абебы (открытом в 1946 году). Поскольку планируется маленькая неформальная встреча, я приглашаю еще профессора Ричарда Панкхерста – внука знаменитой суфражистки и всемирно известного эксперта по Эфиопии.

Подумать только: мне предстоит преломить хлеб с прямым потомком Соломона! На этом фоне происхождение нашей собственной горячо любимой монаршей семьи от обнищавших немцев выглядит не слишком выигрышно. По-царски опоздав на полтора часа, Эрмиас прибывает со свитой из 20 родственников, телохранителей и адъютантов. Я чувствую себя героем благотворительной акции «Даешь помощь эфиопской аристократии!». Соломон, наверное, в гробу перевернулся. Ситуация складывается неловкая, в особенности когда я обнаруживаю, что у меня не хватит наличных на оплату такого пиршества, и волей-неволей вступаю в переговоры по этому поводу с владельцем ресторана, жизнерадостным итальянцем. Он машет руками и приглашает меня зайти как-нибудь еще разок – откушать за счет заведения.

Своим обаянием Эрмиас способен растопить айсберг. У всех эфиопов колоссальные ресурсы по этой части. Беседа с ними напоминает расслабляющий массаж с эротическим оттенком. Он говорит, что нервничает. И правда, в его мягком, чуть близоруком взгляде сквозит страх, но чему тут удивляться? Впервые за двадцать шесть лет все потомки Селассие вернулись на родину после бегства от «Дерга» с его жестоким террором и массовыми убийствами в камбоджийском стиле – в ту пору школьников спрашивали, где они живут, отводили домой и расстреливали на глазах у родителей. Режим продержался семнадцать лет и был свергнут если не совсем красным, то уж как минимум темно-розовым Народным фронтом освобождения Тигре, отчасти сохранившим власть и по сей день. Никто не знает, почему похороны Хайле-Селассие вообще разрешили и какой отклик они вызовут в стране. Сколько народу на них придет – десятки человек или десятки тысяч? Имя Селассие было изгнано из школьных учебников и общественной жизни на целое поколение. Помнят ли его люди? Его внуки рассеяны по всему свету – они есть в Англии, Канаде, Греции, Италии, США. Это итальянские бизнесмены, американские социальные работники, греческие парикмахеры.

Эрмиас живет в Вашингтоне и занимается всем понемножку, но главное его занятие – филантропия. В американской столице внушительная колония эфиопских беженцев, причем львиную ее долю составляют таксисты. Благодаря итальянскому костюму и безупречной светскости Эрмиас кажется более далеким от Эфиопии, чем сам город Вашингтон. Да, конечно, он даст интервью и разрешит себя сфотографировать, хотя ему следует соблюдать осторожность – ну, сами понимаете. Не будет ли он возражать, если завтра утром я присоединюсь к семье на церковной службе в честь 70-й годовщины коронации Селассие – службы, с которой начнется трехдневный траур? Нет-нет, ни в коем случае. К нам склоняется подошедший официант. Эрмиас моргает от страха. Официант тычет в него пальцем и быстро, пылко говорит по-амхарски. Он непременно придет на похороны. Усопший император был великим человеком. Эрмиас реагирует на эту вспышку энтузиазма в лучших традициях вашингтонской политики: «Я искренне тронут уважением простого народа».

Шесть утра, и в небе над куполом квадратного собора Селассие брезжит рассвет. Пока еще немного зябко. Мы снимаем обувь и берем ее с собой внутрь: она слишком ценна, чтобы оставлять ее на пороге. Попы, мальчики-прислужники и певчие шлепают босиком вокруг центрального шатра, изображающего собой святая святых, нашу духовную родину – Ковчег. К нему прислонены образы святых, написанные в эфиопском стиле – бледная кожа и большие скорбные карие глаза. Женщины стоят по одну сторону, мужчины по другую. Молодые служители в белых рясах расстилают ковры ради нашего удобства. Священники обходят церковь, качая дымящими кадилами, торжественно неся резные серебряные эфиопские кресты и Библии в богатых переплетах. Верующие преклоняют колена и лобызают святыни; нам дают Т-образные посохи, на которые можно опереться, если устанешь. Общество собралось странное – этакий затейливый этнический коктейль. Члены королевской семьи в черном, смущенные и взволнованные; из-под вуалей некоторых внучек доносятся рыдания. Кучка длинноволосых и причудливо задрапированных растаманов, включая вдову Боба Марли, глубоко безмятежную Риту. А рядом со мной – розовый свинообразный господин в полосатом костюме и элегантных носках, украшенный огромным кольцом с печаткой. Он может быть только англичанином, и действительно – это сэр Конрад Суонн, кавалер ордена королевы Виктории, доктор философии, член Общества антиквариев, заслуженный герольдмейстер ее величества и прочая, и прочая. Зачем его, черт возьми, сюда занесло? Служба долгая – дольше трех часов. Ведется она на монотонном амхарском и еще более древнем церковном языке вроде латинского под названием геэз. Слушаешь и чувствуешь, как у тебя пересыхает во рту и волоски на шее встают дыбом. Когда начинаются песнопения, в григорианском речитативе епископа слышатся одновременно и православные, и арабские интонации, а хор вторит ему глубоким и ритмичным, явственно африканским напевом. Это звучные, черно-текучие, бесконечно грустные модуляции. Возможно, мы присутствуем на старейшей христианской службе в мире – она почти не менялась на протяжении 1700 лет. Пожалуй, по эту сторону могилы ничто не поможет нам с большей достоверностью представить себе, как молились апостолы. На середине действа из-за ширмы извлекают трон Селассие.