In сайт / Out сайт, или Любовь из интернета - Борис Прокудин Страница 14

— Слушай, а, там, на берегу твоего внутреннего моря, тебя случайно не ждет внутренняя девочка с большой жопой?

— Конечно ждет, — засмеялся лысый, — самая лучшая!

— Серьезно?

— Ну да.

— Фу, блин, а ты не чокнутый?

— Тебе не понять, друг, — сказал лысый, — все эти внутренние штуки, это и есть душа.

Пол тащился возле того, что с дредами, и слушал бесконечные байки про пассажиров вагона, в котором они ехали. Про какую-то тетку-селекционершу из Мичуринска (ты хоть знаешь, кто такой был старик Мичурин?!), которая скрестила грушу с липой, и груши получились большие, но на вкус — как дерево! Про мальчишку, с которым они ржали, как обкуренные, и говорили о том, что когда наконец на Землю высадятся инопланетяне, они поместят людей в клетки и будут кормить их чипсами с кока-колой. И о том, что Россия скоро станет раем.

Наконец они вновь вышли к морю и, пройдя мимо «Голден бич», где посреди ночи их заставила сотрясаться в танце Верка Сердючка вперемежку со Шнуром, вышли на незастроенный простор.

— Какого черта, где мы? — спросил тот, что с дредами.

— Что за чахлое место?! — вторил ему немногословный.

С одной стороны шуршало мутное море, полное зловонных водорослей, с другой — шоссе, от которого стартовала чахлая степь с нереально пыльной травой. А посередине тоненькой линией тянулся убогий, но песчаный пляж.

— Надо падать здесь, — сказал тот, что с дредами. — Завтра доберемся до Коктебеля. Он уже близко. А старина Пол что-то сник.

В ответ Пол вяло улыбнулся. Он решил мужественно принимать действительность, какой бы хреновой она ни была. Ребята пошмыгали носом, почесали репы, резонно предположили, что палатку им уже не поставить, расстелили туристские коврики вплотную друг к другу, чтобы и для Пола оставалось место, достали спальники и залезли в них. Полу вместо спальника выдали вполне приличное фланелевое детское одеяльце и кучу свитеров. Потом они долго крутились, вытаскивая из-под ковриков пластиковые бутылки, камни и ракушки.

— Надо привязаться к рюкзакам, — сказал лысый, — чтоб не того…

В угрюмом молчании они стали привязываться, а немногословный даже натянул одну лямку себе на шею. Тишину вновь прервал тот, что с дредами:

— Эй, у всех трусы семейные или у кого-то плавочки?

— Чего?

— Ну, плавочками у кого-нибудь есть трусы?

— Ну у меня вроде, — сказал немногословный.

— Можно, я спрячу туда все свои деньги?

И ведь спрятал бы, если бы немногословный не дал ему ласково кулаком по башке. И путешественники затихли.

Утром они проснулись под странные вздохи и кряхтение. Вокруг, на пляже и в море, было полно народу, и народ этот весь был, как сказали бы в старину, на возрасте. Парни наскоро собрались, умылись газированной водой и побрели по убитому пляжу в том направлении, откуда должен был наконец показаться вожделенный город Коктебель. Тут их обогнала парочка, старичок и старушка, которые бодро бежали по мокрому песку, подпрыгивая, но не разгибая до конца коленных суставов.

— Добрый день! — крикнул тот, что с дредами, приглашая спортсменов к беседе. — Простите…

Старички даже не обернулись. Лысый включил вторую передачу и догнал их.

— Далеко ли до Коктебеля? — спросил он без лишних вводных предложений.

— Чего?

— До Коктебеля близко?

— Да вы уж почти в Керчи, — любезно ответил старичок. — Если вам надо в Коктебель, садитесь на автобус до Феодосии, тут ехать минут двадцать, а там разберетесь…

Крупные капли дождя и разочарование — вот что сопровождало Никиту в его бегстве из «Гоголя». Он брел по Москве, остро запахшей асфальтом, вышел к зданию ТАСС, прошел Малой Никитской, пересек Садовое кольцо и оказался у метро «Баррикадная». Там он купил шаурму и пошел дальше, хищно вонзая зубы в сочный рулон. Дождь кончился, выглянуло солнце, все здания и ларьки тут же выпятили сверкающие углы и начали красоваться. Никита остановился у стеклянной витрины, чтобы доесть свой обед. Из-за стекла на него смотрели большие, как два каштана, глаза ламы. Никита вспомнил, как в одном из писем Саша рассказывала про свое любимое место в Москве, куда она приходит, когда ей грустно, — зоопарк на Краснопресненской. Липовый студенческий билет делал для нее проход бесплатным. Когда смотришь в грустные глаза животных в неволе, все твои неприятности кажутся незначительными, и настроение улучшается, писала Саша.

Никита зашел не в сам зоопарк, а в «Елки-палки» — кафе, расположенное в окружавшей его стене. Он знал, что летняя веранда кафе выходит прямиком на территорию зоопарка, где можно посидеть у большого пруда.

Никита сел за столик. В последний раз, когда он был в этих «Елках-палках», стеклянные щиты еще не разделяли узенькую веранду с подвижным деревянным полом и внутренность зоопарка. Теперь завсегдатаи клеток с легким сердцем могли смотреть на людей, посаженных в аквариум. Дискриминация была побеждена. Но от этой счастливой новости Никита не особенно развеселился.

Обслуживающая террасу официантка, выряженная деревенской девкой, оказалась настоящей красавицей.

— Принесите, пожалуйста, капучино с ядом, — мрачно попросил Никита.

Девушка рассмеялась:

— У нас нет, может, в «Кофе-хаузе» такое подают?

— Тогда просто капучино. Выпьете со мной кофе?

— С удовольствием бы, только не могу, — ответила она грустно.

Они обменялись улыбками, будто были давно знакомы, будто в хламе поддельных эмоций вдруг нашлись два подлинных шедевра. Девушка черкнула карандашом в блокнотике и ушла.

Никита уставился на пруд, полный неугомонных уток, фламинго, лебедей и прочей дичи. «Не из вас ли, ребята, я ел только что шаурму?» — подумал Никита. Произошедшее днем стало казаться ему уже не таким неприятным, а даже забавным. Так он сидел минут сорок и вдруг вдалеке заметил знакомую фигурку. «Неужели это она? — удивился Никита и сощурился. — Только этого не хватало!» По зоопарку гуляла лже-Дива в облаке зеленой сахарной ваты.

Она замерла у вольера с верблюдами. Те подошли поближе, а девушка протянула к ним руку с сахарной ватой и что-то умильно бормотала. Один из верблюдов сначала пошевелил хоботком своих губ, брезгливо морщась, и вдруг смачно плюнул на Сашу и ее лакомство. Второе животное повторило маневр напарника и сделало это не менее смачно. Саша замерла с открытым ртом, как на фотографии. У девушки был такой растерянный и обиженный вид, что Никита даже не засмеялся. Саша с минуту простояла как вкопанная, потом бросила в верблюдов ватой и побежала к пруду отмываться. В состоянии легкого аффекта она перемахнула через небольшую загородку, но своим огромным ботинком споткнулась об нее, поскользнулась на мокром иле и со всего размаху головой вперед полетела в пруд.