Адаптация - Валерий Былинский Страница 14

– Полагаю, что любить, – сказал Сид, совсем опустив голову.

– Любить, – повторил я и внутренне улыбнулся.

– Понимаешь, – серьезно сказал Сид, – я пишу дипломную работу о трансформации этого чувства, ведь там, в любви, по моим расчетам, кое-что изменилось за последние полвека… ну ладно, на эту тему у меня тумены мыслей вертятся, но я их не собрал еще воедино и поэтому не буду говорить. Знаешь, у меня одна тайна есть, о которой я тебе пока не скажу, она очень странная, эта тайна, скорее то, для чего я сам являюсь тайной… но об этом лучше потом.

В конце концов я все-таки распрощался с ним – хотя Сид предлагал остаться, говоря, что ночами все равно не спит, систематизирует свои и чужие мысли, набрасывает эскизы глав своего живого романа, а с интересными собеседниками ему в кайф общаться хоть сутками, и я могу остаться до утра или поспать в другой комнате. Но я поблагодарил его, оставил свой номер телефона и вышел на освещенный фонарями темный пустой Старый Арбат.

Было часа три ночи, подмораживало. Слева, на втором этаже желтого здания я увидел за окнами вспыхивающие цветные огни и подрагивающие тени людей. Над входом висела табличка: «Рюмочная у Гоголя». Я бездумно поднялся по деревянной лестнице, вошел в гудящий пьяными голосами зал. Решил, что выпью рюмку рома и все – усталости не было, возвращаться в пустое жилье по-прежнему не хотелось. Снял куртку, положил ее на стул возле незанятого стола. Рядом со мной сразу же возникла из темноты совершенно пьяная, а может, и под кайфом, высокая девица лет тридцати. Она была стройна и длинноволоса, с дымным взглядом прищуренных глаз. Девица схватила меня за руку и потащила танцевать в центр танцпола, где стала сильно прижиматься лобком к моим гениталиям, при этом как-то по-арлекински, словно на дворе стояли авангардные годы двадцатого века, закатывала глаза и бормотала какие-то стихи – кажется, собственного сочинения. А мне было призрачно и легко после освежающих бесед с Сидом, кубинского рома, мате, кохибы. Я стал уже забывать красивую и временами добрую ко мне Инну, с которой мы прожили вместе полгода и которая всерьез собиралась стать моей женой. Когда мы расставались, Инна, сидя, как школьница со сложенными руками за столом, говорила с мучительной болью в глазах: «Я ведь всерьез, ставила на тебя Саша, всерьез. Я даже написала своему англичанину по Интернету, что встретила и полюбила тебя. Я ставила на тебя – но ты подвел, я ошиблась…»

Сейчас, танцуя под медленную музыку «Нирваны» рядом с пьяным и гибким, похожим на осьминога телом неизвестной мне женщины, я воочию представил лошадиные бега, трибуны, Инну среди зрителей и себя в упряжи, бьющего по песчаной дорожке ногой – белозубого, сильного, гордого. Старт! Лошади-люди рванули с места. Нет, думал я, танцуя с ползающей по мне, благоухающей вином женщиной, которая облапила меня, как головоногое морского собрата, – нет, мне не хватало сегодня чего-то еще, последнего, влажно-чувственного, может быть, даже подводного, с выбросами чернильной спермы – секса с этой морепродуктной женщиной. Но что-то останавливало меня – я понимал, что девица трется о меня своим телом не потому, что действительно меня хочет, а потому, что искусственно, из-за какого-то личного хаоса развернула свою душу к миру задницей и отчаянным враньем пытается себя от чего-то личного излечить.

Это ее внутреннее вранье клокотало в ее теле, с которым я танцевал, я чувствовал эту неправду даже сквозь длинное, облегающее фигуру платье. Когда мы вернулись к столику, мои ощущения подтвердили две возникшие из темноты фигуры ее подруг. Обе девушки были в верхней одежде и одна из них держала в руках третье пальто.

– Молодой человек, нам нужно ее от вас забрать, – представительно, как стюардесса, протараторила одна из них.

– Конечно… – я сделал шаг в сторону, но рука моей спутницы тут же вцепилась в мою кисть. Девица плюхнулась на стул и потащила меня следом – я вынужден был опуститься на соседний стул.

– Наташа, вставай, одевайся, нам надо ехать, – старательно-пьяно выговорила вторая подруга и тронула ее за плечо.

– Отстаньте от меня! – грубо бросила Наташа, резко сбрасывая ее руку с плеча и отпуская мою. – Я остаюсь, ясно?

– Молодой человек, вы должны отпустить ее, – со стюардесским акцентом уважительно обратилась ко мне ее первая подруга с пальто в руках.

– Я ее не держу, пардон, дамы, – сказал я. Затем встал и быстро ушел в темноту мимо танцующих людей. Возле барной стойки я заказал порцию текилы с лимоном. Поставил рюмку рядом и, сидя на высоком табурете, достал сигарету. Но внезапно прохладное осминожье тело ткнулось в меня сзади, крепкие щупальца обвили со спины. Я обернулся и заглянул ей в глаза: они были пьяными и умными одновременно, и совершенно чужими: с каким-то маниакальным упорством эта женщина продолжала видеть во мне того, кем я не был даже в прошлых рождениях.

Вскоре из темноты выплыли и обе ее подруги. Я взял с барной стойки свою рюмку текилы и мы вчетвером вернулись к столику. Я усадил Наташу на стул. Она взяла из моих рук рюмку с текилой и опрокинула себе в рот.

– Сядь! – сипло приказала она мне, указывая пальцем на стул рядом. Меня развозило от смеха и алкоголя, и я сел.

– Что дальше? – спросил я. Но она уже смотрела хмуро и брезгливо куда-то в сторону.

Подруги с пальто в руках колыхались рядом. Мы были на дне, и люди-водоросли, извиваясь, росли из дощатого пола.

– Молодой человек, можно вас все-таки на минутку? – произнесла наконец одна из них, стюардесса.

Я встал. Наташа, кажется, этого не заметила – в решительно-гордом трансе она с расширенными глазами смотрела в танцующую толпу. Казалось, она гипнотизировала ее. Или сходила с ума.

Играла «Нирвана». Курт Кобейн был мертв, а голос его жил. Мы отошли со стюардессой метра на три от столика.

– Понимаете, молодой человек, – горячо, с легкой примесью вежливости, сказала стюардесса, – у Наташи прекрасный муж, он хороший семьянин, и ребенок у них есть маленький, но что-то в семье не ладится, такое бывает, понимаете? Она позвонила сегодня нам, своим подругам, попросила встретиться, излила душу. Мы придумали, что у меня день рождения, чтобы вытащить ее из дома. Но у Наташки крышу сносит, такое бывает с ней, очень редко, но бывает, понимаете? Теперь она напилась, домой ехать не хочет. Но у нее ведь и ребенок маленький есть… Она такая, если ее переклинит, то все! Но нам тоже необходимо ехать, у нас ведь тоже семьи, поэтому мы оставляем Наташу на вас.

– На меня? – кажется, я даже икнул.

– Как вы не понимаете, – укоризненно сказала подруга, – Наташка если не захочет чего, то ее краном подъемным не сдвинешь! Ну, на кого же еще ее здесь оставлять? Обещайте, что с ней ничего не случится, и вы отправите ее домой на такси.

Я кивнул и сказал: «Обещаю».

Кажется, ничего другого мне не оставалось. Но, пожалуй, Наташиной подруге этой вынужденной жертвенности было мало.

– Как вас зовут? – строго спросила она.