Юбка - Олег Нестеров Страница 14

– Напоминает Древний Рим. До падения, – пошутил Макс.

– У шефа есть «теория ценности руин», – задумчиво сказал Эрик. – Он ее придумал, когда увидел остатки взорванного трамвайного депо в Нюрнберге, там нужно было расчищать место для трехсотметровой почетной трибуны. Груды серого бетона и ржавая арматура – что хорошего по этому поводу могут сказать потомки? Поэтому важнейшие сооружения мы будем строить из гранитных блоков по античному образцу. Чтобы, «как развалины Древнего мира они могли и через тысячу лет поведать о великом прошлом».

Хьюберт неожиданно вытащил маленький фотоаппарат.

– Спрячь, – Макс даже изменился в лице. – То, что вы здесь, кое-кого может сильно расстроить. Без ковроедовой санкции все это строжайше запрещено показывать.

– Нам придется теперь выколоть тебе глаза, – пообещал Георг.

– Шеф даже отца тайком приводил, – смягчил ситуацию Эрик. – Он же у нас архитектор в третьем поколении.

– И как ему это? – спросила Лени.

– Вздохнул и сказал: «Безумие, да и только».

– Но как же на такое безумие согласились городские власти? – не могла понять Лени.

– Душка твой кого хочешь обманет, – подмигнул Эрик. – Для него кумир – Жорж Осман, который Париж в прошлом веке перестроил. Твой же бредит Парижем и хочет во всем его переплюнуть. Для него Берлин – так, суетливое скопление домов. Осман действовал радикально, пробивал магистрали и бульвары по живому. Ухлопал аж два с половиной миллиарда золотых франков! Понятно, сопротивление ему было нешуточное. Предвидя такие же трудности, Гитлер пошел на хитрость. Объявил, что хочет видеть новую столицу рейха в Мекленбурге. Отцы города засуетились – не дай бог правительство покинет Берлин! А он и дальше масла в огонь подлил, нет, возведем столицу с нуля, как Вашингтон! Из ничего возникнет идеальный город! Тут уж совсем все с ума посходили, в итоге согласились и на реконструкцию, и кошельки открыли.

– И когда… эта сказка станет былью? – спросил Хьюберт.

– В тысяча девятьсот пятидесятом году. Будет торжественное переименование Берлина в город GERMANIA. Гитлер его уже называет не иначе как Столица Мира, которая должна соответствовать величию своей миссии. А мы все вместе поедем в кругосветное путешествие.

– А вы уверены, что люди захотят тут жить? Вам ведь придется снести для этого почти весь город!

– Лени, мне даже страшно об этом подумать, – тихо сказал Георг.

Ей стало не по себе, архитекторы прошли в свой угол. На этот раз первые звуки были словно замороженные. Они никак не могли поймать волну. Это были просто архитекторы, слегка пьяные, которые старались играть на гитарах. Выходило что-то вязкое, вынимающее всю душу. За первые десять минут Лени устала так, словно работала в монтажной двое суток без перерыва. Дальше так она не могла.

Лени вскочила, встала перед ними и начала танцевать. За нее и зацепился первый рифф, она излучала столько энергии, что казалось – любая частичка воздуха уже не двигается в этом зале сама по себе – все было поляризовано ее танцем, и вскоре их вибрации слились. Было уже непонятно, откуда что переливается, из танца в музыку или наоборот – они были, как пятерка дервишей, в своем потустороннем танце.

В какой-то момент они словно перешли горный хребет. Из напряженной стоячей волны музыка разрешилась в простую мелодию, будто бы спустившись с неуютной вершины в тихую долину. Мелодия эта была из разряда вечных – ничего придуманного, ничего лишнего. И мир они в это мгновение вдруг ощутили простым и вечным, где не существовало времени, где вопросы, еще не заданные, сразу превращались в ответы.

Музыка ушла. Их не было полтора часа. Тут Лени заметила, что Хьюберт, видимо, тоже не сидел на месте.

– Лени, твой танец был колдовским, – улыбнулся Макс. – То, от чего бредит вся Германия, – твой знаменитый танец у моря из «Священной горы» – просто ничто по сравнению с ним. Вот что тебе нужно снимать в следующий раз. Слушай, а ты что, в том фильме, танцевала без музыки? Там же были одни скалы и море.

– Макс, не поверишь, ко мне спустили на веревке скрипача, он висел, бедный, и играл Пятую симфонию Бетховена. Дай бог, если я слышала половину его нот. – Лени улыбнулась. – А у меня ведь с вами не первый опыт. Я танцевала перед оркестром в восемьдесят человек, и они под меня играли.

– Это когда ты была танцовщицей?

– Нет, когда синхронизировали музыку с изображением на «Триумфе воли». Виндт, композитор, встал за дирижерский пульт, и все было хорошо до того момента, пока не пошли марширующие колонны. В Нюрнберге это была довольно большая часть действия, колонны маршировали бесконечно, и все под один и тот же марш. Но снимали мы их с четырех камер. А тогда ведь каждый оператор крутил ручку своей камеры как вздумается, это сейчас везде электромоторы стоят. Ну и получилось, что идет большой смонтированный кусок, а колонны маршируют в разном ритме! Виндт бился с оркестром целый день – стараясь попасть своей музыкой в картинку. Бесполезно – от плана к плану ритм плывет, и в итоге ничего не собирается. Он бросил дирижерскую палочку, и за пульт встала я. Я ведь знала каждую склейку, где было замедление, где ускорение.

– И ты что – дирижировала?

– Нет, я просто танцевала. А оркестр сопровождал мой танец.

– Эру дирижеров сменит эра барабанщиков, – серьезно сказал Эрик.

Лени подвозила Вальтера, он жил в Митте, на Линиенштрассе – улице, бесконечно уводящей вправо. Почти всю дорогу они молчали. Когда подъехали, Лени сказала:

– Вальтер, у нас есть только один шанс быть рядом всю жизнь. Оставить все как есть. Любовницей я твоей становиться не хочу, я никогда не была чьей-то любовницей. Не привыкла с кем-то делить своих мужчин. Другие варианты, о которых я тебе говорила, трагичные, да и зыбкие – кто знает, как все повернется года через два. К тому же я старше тебя на пять лет. Не могу представить – мне шестьдесят, а тебе всего лишь пятьдесят пять!

– Глупости. Тебе будет восемьдесят, ну и мне почти восемьдесят. Но не сорок же! Лени, оставить все как есть – это не значит быть вместе. Когда-то все мы встречались почти каждый день, теперь ты пропадаешь по полгода. Про тебя и так говорят, что ты женское воплощение Казановы. Опять будут бесконечные романы с операторами, горнолыжниками, альпинистами, спортсменами – и при этом я должен считать, что «мы вместе»?!

– Вальтер, давай честно, ведь только ты можешь разрешить эту ситуацию. Иди уж до конца! И во всем, понимаешь меня?

На Лени вновь нахлынуло чувство, испытанное час назад в бюро.

– Вы же открыли то, чего еще не было! Я не знаю, почему выбраны именно вы. До вас ведь путешественники добирались до этой земли поодиночке. И привозили людям столько, сколько могли увезти. Вальтер, вас четверо, и вы увидите больше! А ты отворачиваешь штурвал в сторону.

Она вышла из машины и открыла ему дверь.

– Вальтер, я не люблю делать вещи наполовину… Я ненавижу, когда наполовину!