Теория противоположностей - Элисон Винн Скотч Страница 14

– Ну, девочки, будем откровенны, – предлагает мама, словно считает своим долгом защитить отца, словно, прожив с ним сорок лет, не сделала ему тем самым лучший подарок из всех. – Мы с папой женаты уже очень долго, и вполне нормально рассмотреть другие варианты. К тому же он объяснил мне все это с весьма разумной точки зрения, и теперь я тоже подумываю завести любовника!

Официант, намеренный принять наш заказ, внезапно останавливается, а затем поворачивается к соседнему столику.

– Мама! – вопит Райна. – О боже!

– Детка, тебе почти сорок. Мне кажется, тебе уже можно рассказать правду.

Райна лезет в сумочку за мобильным.

– Я должна идти к детям. Простите. И мне еще далеко до сорока.

Она резко встает и выходит; мы все молча провожаем ее взглядом.

– Она всегда была грубой. Не то что ты, Уилла, – говорит отец, не отводя взгляда от Райны, пока она не скрывается за дверью коридора. Вот что он имеет в виду: она никогда не могла понять его образ мысли, следовательно, она никогда не любила его так, как я.

– Перестаньте, прошу вас, – я слышать всего этого не могу. Ни один мускул не дрогнул на лице отца, но я вижу, как дергается жилка на его шее.

– Уилла, – мама накрывает мою ладонь своей.

– Мама, – отвечаю я, и внезапно мои глаза закрываются.

Она придвигается поближе; я чувствую аромат ее духов «Шанель», запах детства, и ощущаю некое подобие ностальгии, а потом она говорит:

– Не грусти. После сорока лет, проведенных вместе, это такое облегчение!

Шон готовит на завтрак яичницу. Это одна из наших традиций. Райна непременно добавила бы ее в «список Шиллы» наряду с совместными походами на маникюр, если бы она составила такой список (а она может).

Меня будит не запах топленого жира, а звонок в дверь. Благодаря антидепрессантам я провалилась в глубокий сон без сновидений и, проснувшись, не понимаю, что происходит. Мои веки не хотят открываться, губы слиплись, словно я наелась клея. В дверь спальни стучатся, а затем просовывается голова Ванессы.

– Очень мило, – говорит она, как будто я должна была ждать ее, готовиться к ее приходу, убрать квартиру и одеться во все лучшее.

– Что ты тут делаешь? Сейчас… восемь утра, а я – безработная. Так что чеши отсюда, я спать хочу.

– Сегодня воскресенье, так что нет разницы, безработная ты или нет. И кажется, мы во имя работы над книгой собирались совершить свободное падение?

Я совсем забыла. Чтобы привлечь в наш город туристов, городской совет решил провести так называемое «свободное падение» с Бруклинского моста. На самом деле это был самый обыкновенный прыжок с тарзанки, только разрекламированный, и если бы кто-то из представителей администрации отправился на Сорок вторую улицу, он увидел бы массовое бегство туристов, а отнюдь не приток. Но тем не менее. Продюсеры шоу «Рискни» решили использовать это событие, чтобы объявить о книге; рассылать информационные бюллетени им было явно не по душе. Куда лучше сбросить писателя с моста. Ванесса попросила меня составить ей компанию, потому что испытывала ужас, оказавшись на высоте пятого этажа; но этот ужас не мог заставить ее отказаться от работы или чего-нибудь еще. Никогда не мог.

Я добавила свободное падение в список дел на сегодня, но не заглянула туда, потому что мой мозг был затуманен антидепрессантами. Я беру с тумбочки телефон.

Список дел на сегодня:

Прыжок с тарзанки ради книги Ванессы!!!

– Уфф, – ворчу я, – ладно. Хорошо. Я сейчас. Десять минут.

Она аккуратно закрывает дверь; я вытягиваюсь на кровати – спина болит, мысли невеселые. Потом сижу на краю матраса, пока наконец не нахожу в себе силы подняться, доплестись до ванной, почистить зубы, брызнуть себе водой в лицо, поднять с пола спортивные штаны и майку, которые валялись там с прошлой недели. Смотрю в зеркало – вид у меня помятый, бледный и вообще какой-то нечеловеческий, – но делать нечего, кроме как встречать новый день.

– Тебя уволили? – Этой фразой встречает меня Шон. Я уже лежала в отключке, когда они с Никки вернулись с бейсбола. Видимо, он опять уснул на диване. На нем до сих пор толстовка с логотипом Джитера[10]. Я сердито смотрю на Ванессу.

– Это ты ему рассказала?

– Я никому ничего не рассказывала. Я просто делаю свое дело. Ем яичницу, – она взмахивает вилкой в воздухе и с чрезмерным усердием вновь принимается за еду, словно подтверждая свои слова.

– Мне рассказал Никки. Но ведь ты сама собиралась мне все рассказать?

– Собиралась, – я пододвигаю к себе стул. Шон ставит тарелку как раз напротив моей, как по линии сборки. Каждое воскресенье, с тех пор как мы стали жить вместе, он готовит яичницу. Когда мы только-только поженились, он клал туда кусок ветчины, вырезанный в форме улыбки, а сверху – две маленькие клубничины, и утром меня встречал радостный смайлик. Теперь – я недоверчиво смотрю на яичницу – это просто яичница, и больше ничего. Но нужно быть благодарной уже за то, что он соблюдает наш воскресный ритуал, что не предпочел ему поздний завтрак в какой-нибудь новомодной кафешке Уильямсберга, не купил блинницу или не придумал что-нибудь еще; однако сейчас я чувствую все меньше благодарности, она понемногу медленно покидает меня, словно просачиваясь через ситечко.

– Как раз вчера и собиралась, – говорю я наконец. – Просто мы с тобой почти не общались наедине с тех пор, как это случилось. Но теперь ты и сам все знаешь. Ханна была под коксом, и мне пришлось без нее проводить встречу с «Надежными», и все прошло хуже некуда – я уже говорила; заказчиков потеряли, поэтому Ханну уволили, ну и меня уволили тоже. В общем, сам знаешь – свобода или смерть, Шон! Вот что главное! Свобода или смерть, мать твою!

Теперь настал мой черед запихнуть себе в рот огромный кусок яичницы, подавиться им и закатить глаза – чем не эффектный финал рассказа.

– Что ты хочешь этим сказать? Ты о чем вообще?

– Это все вселенная, черт бы ее побрал! – рычу я.

– Ладно. От меня-то ты чего хочешь?

Ванесса громко вздыхает; Шон сердито смотрит на меня.

– Почему ты разговариваешь со мной в таком тоне? Я ни в чем не виноват.

Я судорожно сглатываю и опускаю голову. Потом снова смотрю на Шона.

– Прости. Надо было сразу тебе сказать. И за тон тоже прости. Я уже поняла – на тебя бесполезно злиться. Злостью делу не поможешь.

Ванесса корчит рожицу, словно ей попался кислый грейпфрут.

– Я и не понял, что ты на меня злилась, – отвечает Шон. Остатки яичницы он кладет в пустую тарелку – для Никки, который, увидев их, наверняка расхохочется и потребует на завтрак поп-рокс со спрайтом. И мы, конечно, ему дадим и то и другое (желудок этого любителя восьмидесятых от такой пищи не взорвется, я смотрела в Гугле; так что нечего критиковать наши воспитательные методы).

Конец ознакомительного фрагмента