Отцовский штурвал - Валерий Хайрюзов Страница 14

Гриша отозвал Погодина в сторону, достал нож, что-то нацарапал на земле. Погодин долго смотрел на рисунок, потом покачал головой. Оглянувшись, долго, испытующе смотрел на ягодников. Сережка тем временем развел костер, Васька сбегал к ключу, принес котелок воды. Погодин подошел к огню, достал горящую ветку, прикрыв ее ладошкой, прикурил папиросу.

– Тут делов нема, – сказал он. – Пойдем к Иркуту. Гриша место знает. Сами видите, вымерзла нынче ягода, может, там что будет.

Перекусив, ягодники двинулись дальше. Теперь их вел уже Гриша-тунгус. Вскоре ключ вырос до небольшой речушки, распадок перешел в глубокое ущелье. По берегу рос папоротник, в некоторых местах он был в рост человека. Слева и справа чернели камни, до самого неба лез ввысь узкий лесной коридор.

– И куда мы идем за этим тунгусом, – ворчала Мария Косачева, – заведет к лешему и бросит.

Гриша останавливался, смотрел на всех темными глазами, улыбался, махал рукой.

Наконец снизу потянул ветерок, донесся глухой шум большой воды, тропинка пошла положе. Вскоре сквозь кусты блеснула вода – они вышли к реке. На другом берегу стоял темный, чем-то напоминающий огромного быка утес. Берег был угрюмый, каменистый. Сверху в ущелье смотрело лесное небо, желтыми смоляными свечками стекали по склону сосны. Бабы испуганно оглядывались по сторонам. Погодин по кашкернику полез вверх проверять ягодник. Ребята залезли купаться в Иркут, вода оказалась теплой. Они окунулись несколько раз около берега, потом уселись на нагретый дневным солнцем камень.

Погодин вернулся скоро. Он скатился с горки прямо к горбовикам. В руках у него был полный совок брусники.

– Ягоды – море, – радостно сообщил он.

Бабы и ребята разобрали ведра, полезли вверх. Ягоды действительно было много, будто ее специально рассыпали по склону. Сережка быстро набрал ведро. Он начал спускаться вниз и неожиданно наткнулся на Погодина. Тот сидел на поваленной сосне, рядом с ним примостился Гриша. Оба смотрели куда-то вниз. Сережка проследил за их взглядом. За распадком по склону, растопырив худые сморщенные сучья, стояли голые, попорченные пожаром черные деревья. Под скалой виднелось темное, в рост человека отверстие. Там была пещера. Неподалеку от входа возле крупного и плоского, как стол, камня угли старого костра, полусгнившие жерди балагана.

– Что это? – спросил Сережка.

– Здесь дезертиры скрывались, – нехотя сказал Гриша-тунгус. – Место удобное, глухое, отсидеться можно, река рядом. У бурят скот воровали, иногда на тракт выходили. А потом мы оцепили это место, троих поймали, одного в ключе застрелили – отбивался до последнего патрона.

Гриша посмотрел на Погодина.

– В сорок втором на Кодарском перевале Мишку Худоревского обстреляли. Меня арестовали тогда. А через несколько дней на станции кто-то ограбил машину с продуктами. След потянулся в тайгу. Меня освободили – взяли проводником, тайгу я эту хорошо знал. Полгода гонялись мы за бандитами. В самый последний момент из-под носа уползали, тайгу они тоже хорошо знали. Вот здесь, в этом распадке, мы их и накрыли.

А Мишка, Худоревский до сих пор думает, что это я в него стрелял.

Погодин вспомнил встречу с Опариным на вокзале. Получив расчет в аэропорту, тот уезжал из Иркутска.

– Влип я тут в одну историю, – поблескивая глазами, шептал Опарин. – Через Мишку Худоревского, чтоб ему ни дна ни покрышки, влип. Хотя он и сам не виноват. Он посылки с Севера возил. В аэропорту его обычно встречали, ну а если нет, то он посылку у меня оставлял. А потом в одной из них золото оказалось. Ну, а мы ведь ничего не знали. Таскали нас, таскали, спасибо Буркову, поручился за нас. Так бы, как пить дать, срок схлопотали.

Смутная догадка мелькнула у Погодина: знал ведь Худоревский, что возит, знал!

Ночью приснился Сережке сон, будто сидит он в кресле летающей лодки. Вокруг летчики с планшетами, в шлемофонах с очками. В пассажирской кабине, которая почему-то похожа на кабину автобуса, сидят ягодники, Гриша-тунгус, Погодин. Сережка начинает взлет, но самолет не слушается его и несется прямо на берег. Сережка хочет отвернуть в сторону, но самолет неуправляем, раздается треск сучьев, плеск воды. Сережка открыл глаза. Вокруг костра, скрючившись, лежали ягодники. За костром у самой воды он увидел Гришу-тунгуса, рядом с ним стоял отец. Переговариваясь вполголоса, они смотрели в темноту. Откуда-то сверху донесся треск, и снова все стихло.

– Сохатый приходил, – сказал Гриша. – Вечером чуть ниже, за ключом, я видел тропку. Зверь здесь еще непуганый.

– Хорошее место, – согласился Погодин, – ягодное. Только выходить далеко. Пацанов жалко. Обратно в гору с полными горбовиками. Вот если бы самолет, ну, лодку, на которых раньше летали. И чтоб мотор современный, мощнее. А то на тех мало брали двух-трех человек. Слабенькой техника была. Чуть мотор забарахлит – уже груз надо было выбрасывать.

Гриша-тунгус подошел ближе к костру, стал что-то искать на земле. По его лицу запрыгали, заплясали тени, и Сережке показалось, что это не Гриша, а шаман, который сейчас возьмет бубен и начнет носиться вокруг огня. Наконец Гриша отыскал брезентовую куртку, накинул ее на Сережку и отошел обратно к костру.

– Димка Глухарев ко мне в сорок восьмом заезжал, – вновь услышал Сережка голос отца. – Они Сушкова и после войны искали. А началось с того, что во время войны охотники наткнулись на убитого. Скелет один остался. Рядом заржавевший пистолет. По номеру узнали – Лохова пистолет. Вроде бы как он покончил с собой. Выходит, летчики не разбились, а сели на вынужденную. А что дальше с ними было – одному Богу известно.

Погодин подошел к костру, достал горящую ветку, прикурил.

– Шестнадцать лет прошло, а не могу забыть Павла, Ваську Сушкова, – горестно продолжал он. – Хорошие были ребята. Васька-то с Худоревским друзья… Говорят, из одного детдома. Да только Мишке – куда до Сушкова! Тот орел был, а этот против него жидковат. Мишка ведь за Тамарой тоже ухлестывал, когда она с Бурковым расходилась. Говорят, сватал. От ворот поворот дала.

– Сейчас в аэропорту многое изменилось, – заметил Гриша. – Меня в лесавиабазу приглашают инструктором-парашютистом.

– Пожалуй, и мне обратно в авиацию подаваться надо, – сказал Погодин. – На разных работах был, а душа там, где самолеты. Вот приедем домой, съезжу в аэропорт.

Несколько лет длилась переписка с родственниками Жигунова. Анна оттягивала разлуку с Сережкой, ссылаясь сначала на то, что мальчик болеет и ехать ему опасно, потом на школу: грех – парня отрывать от учебы, пусть закончит десятилетку. Но в конце концов все-таки решилась Анна поговорить с Сергеем. Долго не могла начать, но тут подвернулся случай: младшая дочь забралась в комод и вывалила на пол альбом с фотографиями.

– Мам, а этот летчик – наша родня? – поднял с пола фотографию отца Сергей.

Анна испуганно поглядела на него, ни с того ни с сего накинулась, накричала на Ольгу, та уползла за кровать, забилась в угол.