Блатной - Михаил Демин Страница 14

— Выпивал ли он?

— Он мог выпить в гостях, но не был пьяницей. Зато очень много курил. (Шарлотта под его влиянием тоже много курит. — О. Т.)

— О ком он вспоминал?

— Дёмин говорил, что не любил мать Лику (в чем я сомневаюсь. — О. Г.), а сестру Сонечку (называл ее «сестричкой»), напротив, любил.

Рассказ Сильвы.

— Когда вы познакомились?

— С Дёминым я познакомилась в 1971 или 1972 году, на пару лет раньше, чем с Шарлоттой. У нас была своя русская «компашка», где собирались хиппи и леваки. Дёмин был в «компашке» самым старшим. У нас только двое получали зарплату — он и Ирина Зайончик, дочка фон Липпе из первой эмиграции. Она всегда всех угощала, так как хорошо зарабатывала синхронным переводом у разных президентов от де Голля до Миттерана. Дёмин, напротив, никого не угощал, но и сам не угощался. Говорил: «Мне никто не должен, и я никому не должен». Такая независимая позиция. (Так же он держался и в Москве. — О. Г.)

— Чем он запомнился?

— Он был прекрасный рассказчик, умел развлекать аудиторию. Как только он появлялся, все начинали кричать: «Дёмин! Дёмин!» Например, он рассказывал, как ночами писал роман в мансарде, а рядом на кладбище Пер-Лашез дикими голосами кричали кошки и мешали работать. Тогда он шел на кладбище и давал им валерьянку. У Дёмина вся грудь была в татуировках еще со времен лагеря, он этим гордился. Любил открывать грудь и их показывать. У нас был такой Шура Орлов из Америки, сын хореографа Мясина, еще потом диссертацию написал «Хрущев и русская церковь». Так он все его татуировки перефотографировал, даже выставку сделал.

Дёмин был «шармёр» — не донжуан, но имел подход к женщинам. Но свою молодую подругу Дёмин ревновал. (Шарлотта вставила: «Это нормально. Я тоже его ревновала».) Он был «денди» — любил хорошо одеваться: носил шарфики, затемненные очки, твидовые пиджачки, усики.

— Чем Дёмин тогда занимался?

— Он работал на радио «Свобода». Дёмин не был диссидентом и не гордился своей работой там; «Свободу» — «Либерти» — называл «маленькие США». Потом его оттуда выкинули диссиденты: Максимов и другие — плохие люди. Некрасов к ним не относился, он — хороший. О диссидентах Дёмин говорил: «Не продались за рубли, но продались за доллары». Диссиденты всех хотели выжить, еще и лесбиянку Фатиму. Они ее за лесбиянство начали по-советски травить, но у них ничего не вышло. Эдик Лимонов тоже устоял, и даже стал более популярным, написав роман. Дёмин же не сумел себя защитить, ушел с работы. Потом больше нигде не работал, жил на содержании Шарлотты.

— Как «компашка» реагировала на Шарлотту?

— Однажды Дёмин нам объявил, что познакомился с «Лолитой». Все ждали набоковскую девочку, а увидев Шарлотту, начали хохотать, потому что она не была похожа на нимфетку, не была хиппи, не носила мини-юбки и прочее. Наоборот, была старомодно одета, очень застенчива, наивна (как и сейчас). Было видно, что она из провинции и выросла в обеспеченной буржуазной семье. Друзья подняли Дёмина на смех. Возможно, из-за их реакции, когда Дёмин стал жить с Шарлоттой, он перестал общаться с «компашкой» и больше там не появлялся.

— Нравилась ли Георгию жизнь в Париже?

— Да, ведь он хотел быть свободным, хотел иметь известность на Западе, чтобы его книги переводились на иностранные языки.

— Когда Вы виделись последний раз?

— После долгого перерыва — на обеде у общих знакомых. Обнялись, расцеловались. Мы ведь не ссорились. После обеда обменялись несколькими репликами и разошлись. А через две недели я сидела на работе (в русскоязычном агентстве). Вдруг все стали куда-то собираться. Я спросила: «Куда?» — «На похороны Дёмина». Я была потрясена.

— Как вы подружились с Шарлоттой?

— Она — хороший человек. Есть плохие люди и хорошие. Она — хорошая. Я дружила с ее обоими мужьями. После смерти второго мужа я решила отойти от нее. Но она мне сказала: «А я думала, что мы с тобой друзья». Это признание меня так тронуло, что я осталась с ней, и теперь мы дружим.

Слушая рассказы двух подруг, я думала о том, что многим эмигрантам на чужбине пришлось пережить разочарования, предательства, забвение. Дёмину повезло, что рядом с ним в эти трудные годы находился преданный человек.

Наша встреча закончилась почти в полночь. Неожиданно женщины стали собираться. Шарлотта взяла сумку-повозку на колесиках, накинула шаль, одела потрепанный плащ, и обе дамы отправились в соседнее кафе пить молодое («новое») вино божоле. Меня звали с собой, но я устала и откланялась.

Шарлотта так и живет — ходит ночью в кафе, достает из своей тележки книги, читает, а потом возвращается домой и ложится спать в два, а то и в четыре часа утра и встает уже перед обедом. Мне показалось, что Дёмину должна была нравиться такая парижская жизнь. Он сам ее выбрал.

Как я мёрз, Ах, как мёрз, бывало: Спал в снегу и плутал в пургу. Песни пел я, И застывала Кровь на коже обмёрзлых губ… Что ж, но если, Пройдя по свету, Мне бы столько не испытать — Никогда б Мне не спеть об этом, И поэтом бы мне не стать!

30 октября 1955 года [54].

Первая версия данной статьи была опубликована О. Трифоновой-Тангян в журнале «Чайка» в феврале 2018 г.

Часть первая Сучья война Глава 1 Перед судом

По вечерам, перед отбоем, тюрьма затихает, затаивается; в недрах ее начинается особая, скрытная жизнь. В этот час вступает в действие «тюремный телеграф». Каждый вечер, пронзая каменную толщу стен, звучит еле слышный дробный стук; несутся призывы, проклятия, просьбы, слова отчаяния и ритмы тревоги.

Я сидел на нарах под окошком, смотрел в зарешеченное небо. Там, в синеве, дотлевал прозрачный июльский закат. Кто-то тронул меня сзади за плечо, сказал шепотком:

— Эй, Чума, тебя вызывают.

— Кто?

— Цыган. Из семьдесят второй.

Цыган был одним из моих «партнеров по делу», одним из тех, с кем я погорел и был задержан на Конотопском перегоне. Мы частенько с ним так общались — перестукивались, делились новостями. На этот раз сообщение его было кратким.

«Завтра начинается сессия трибунала, — передавал Цыган. — Есть слух, что наше дело уже в суде. Так что жди — по утрянке вызовут!»

Он умолк ненадолго. Отстучал строчку из старинной бродяжьей песни «Вот умру я, умру я…» и затем: