Погружение в отражение - Мария Воронова Страница 15

Весь он был какой-то непромытый, сальный, тусклый… И как будто этого было мало, ко второму курсу Глеб еще и отрастил усы, оказавшиеся густыми и богатыми, как у сорокалетнего казака, и на него невозможно стало смотреть без содрогания.

Сам Ижевский мнил себя великим сердцеедом. Бросал на приглянувшуюся девушку томный тяжелый взгляд и изрекал: «Ну что, валькирия, лети сюда».

Не сработало ни разу, но Глеба это почему-то не смущало и тактику он не менял.

Не забывал он являть миру и такую грань своей натуры, как искрометное чувство юмора. Заключалось оно в том, чтобы оскорблять однокурсниц, тыкая их носом в мнимые и реальные дефекты внешности. На языке Ижевского это называлось «подкалывать».

Больше всего на остроты его вдохновляла проблема лишнего веса. Если кто-то из девчонок брал в столовой пирожок, то можно было не сомневаться: через секунду Глеб вырастет будто из-под земли и заявит: «Будешь есть плюшки – сама в плюшку превратишься», «Смотри, мать, скоро так ни в одну дверь не пролезешь» или: «А ты на какую роль пробоваться собираешься – Карлсона или Винни-Пуха?». На физкультуре однажды заявил Ирине: «Если бы ты знала, как противно смотреть на твою трясущуюся задницу, ты бы не старалась бегать быстрее всех».

Когда ему пытались объяснить, что так себя не ведут, Ижевский отвечал, что все нормальные люди подкалывают друг друга, это правильно и хорошо, а если немного неприятно, так на пользу же! Девчонки должны быть ему благодарны, что не дает им расслабляться!

Однажды Глеб прицепился к Ирининой подружке. Это была красивая девушка, очень стройная, поэтому Ижевский, отличавшийся в любовных делах редкой разборчивостью, удостоил выбрать ее своей валькирией, только вот она на его зов не прилетела. Вроде бы он не обиделся, но через некоторое время стал по несколько раз на дню шептать ей на ухо: «Пора худеть». Буквально: встретит в коридоре, подскочит, прошипит «пора худеть», и дальше по своим делам. Раз, два, десять… Подружка вежливо просила его отвязаться, но не тут-то было. «Ты мне еще спасибо скажешь, когда похудеешь!» – веселился Ижевский.

Ирина пыталась его образумить, но Глеб не собирался дискутировать с людьми без чувства юмора.

Чаша терпения переполнилась под дверями деканата. Когда Ижевский в очередной раз приблизился со своим «пора худеть», подружка сильно оттолкнула его и послала нецензурно.

К сожалению, это произошло на глазах преподавателей, и волну удалось прибить не без труда. Несколько дней подружка боялась, что ее отчислят, ну а Глебушка довольно ухмылялся: «Я что, виноват, что ты шуток не понимаешь?»

После этого случая Глебу объявили бойкот, причем он долго не понимал, что с ним никто не разговаривает. Потом перевелся в другую группу, там, кажется, у него получше сложилось.

Подружка интересовалась его судьбой и несколько лет назад со злорадством рассказывала, что Ижевского взяли следователем в район и там он выглядел идиотом даже на фоне тех ветеранов сыска, которых профессиональная деформация вывернула наизнанку. Звезд с неба он не хватал, а вскоре серьезно обмишурился: упустил подозреваемого. Надо было предъявить обвинение и заключить под стражу, но как только бедолага смекнул, что дело пахнет керосином, выскочил из кабинета и был таков. Ижевский допрашивал его, сняв ботинки, и пока обувался, парень покинул здание прокуратуры и растворился в толпе.

Подруга радовалась как ребенок, предрекая скорое увольнение Глеба из органов. Интересно, как он после этого оказался в городской прокуратуре? Может, все-таки другой Ижевский?

Ирина достала из сумочки записную книжку, которой пользовалась еще со школы. Пришлось перехватить ее аптечной резинкой, чтобы листки не выпадали. Господи, второй год лежит новая шикарная книжечка в кожаной обложке и с четким алфавитом, а переписать в нее телефоны все руки не доходят и с новой работой нескоро, похоже, дойдут.

Перебирая разрозненные листочки, многие записи на которых от старости выцвели, Ирина с грустью думала, что когда-то помнила подружкин номер наизусть. А потом развелась, и вид чужого счастья сделался ей невыносим.

Ирина набрала номер. Рабочий день, но подруга должна быть дома: она сидит в третьем декрете и на работу, кажется, вообще не собирается. Смешная штука жизнь: в университете Ирина училась неплохо, но мечтала только о счастливом замужестве и детях, а подружка ровно наоборот: была страстно увлечена учебой, выкладывалась на кафедре, создавая фундамент для будущей карьеры, а о семье даже не помышляла. И вот результат: Ирина – разведенка, зато судья в городском суде, а подружка – многодетная мама без профессиональных перспектив.

Подружка искренне обрадовалась ее звонку. Наверное, в заботе о малышах она и не заметила, что уже три года не видела Ирину, общалась так, будто расстались вчера.

– Ага, Глебушка собственной вонючей персоной, – фыркнула она, – мы тоже в шоке, как он там оказался, он же балансирует на самом краю адекватности. Наверное, в районе так не терпелось от него избавиться, что решили, раз на повышение быстрее, чем уволить, пусть идет на повышение.

– Слушай, но он отлично…

– Нет и нет! Не желаю слушать, а то у меня молоко пропадет. Если тебе важно про Глеба знать, я у мужа поспрошаю… А ты вообще к нам в гости приходи! Ты ж Ваньку моего еще не видела? Приходи, Ирочка, вот как соберешься, так и давай, я всегда дома.

«Приду, конечно, приду! – вздохнула Ирина, повесив трубку. – Только не раньше, чем у меня появится штамп в паспорте».

У нее был маленький неудобный кабинет, зато окно выходило на Фонтанку. Ирина прижалась лицом к стеклу и стала смотреть, как лучи бледного ленинградского солнца рассыпаются по жемчужному снегу. Прямо возле чугунного парапета кто-то рассыпал горсть пшена, и над ним деловито толклась стая голубей.

Говорят, люди не меняются, но это не так. Она сегодняшняя – совсем другой человек, чем семнадцатилетняя девочка-студентка. И в подружке мало что осталось от целеустремленной научной работницы, вектор, уверенно ведущий ее к энергичной незамужней профессорше вдруг круто преломился.

И Глеб изменился. Происшествие с подследственным и угроза потерять работу – хороший повод что-то в себе переосмыслить. Да, в университете он был несносен, но тогда он был еще почти ребенком, и все они по сути были детьми, вот и вели себя соответственно: травили самого странного. Как он мог научиться нормальному общению, если его везде принимали в штыки? Перейдя в городскую прокуратуру, Ижевский оказался в здоровом взрослом коллективе, его приняли доброжелательно, и результат не замедлил сказаться.

Глеб блестяще раскрыл сложное дело и проявил при этом настоящее гражданское мужество.

Так что меняются люди…

Реально способны твердо встать на путь исправления.

И, кстати, неизвестно, как бы на его месте поступили ребята, бывшие в универе лидерами и заводилами. Красивые, умные, популярные, привыкшие, что им все достается легко, стали бы они бороться с системой, как это сделал Глеб, или… Ирина усмехнулась. Скорее «или».