Бесов нос. Волки Одина - Юрий Вяземский Страница 15

Сенявин остановился и обернулся. А женщина, подбежав, радостно спросила:

– Вы когда будете исповедовать и причащать: в субботу или в воскресенье?

Лицо Профессора приобрело благодушное выражение, которое можно видеть на портрете Тургенева кисти художника Маковского. – Нравилось Андрею Владимировичу, когда его принимали за священника.

– Ни в субботу, ни в воскресенье, голубушка, – ласково ответил Сенявин.

– А когда?

– Никогда не буду.

– А почему?

– Потому что я не священнослужитель, милочка.

– Разе вы не отец Андрей?

– Андрей, золотце, и, если верить моей жене, наверно, отец. Но не ваш я отец, – улыбнулся Сенявин.

– Вот те раз!.. А как же люди говорят, что вчера вечером видели на станции нашего нового священника, отца Андрея… Это разве не вас видели?.. И Валька мне еще вчера говорит: слава Богу, приехал батюшка и исповедовать будет то ли в субботу, то ль в воскресенье!.. Значится, наврала? – женщина была так разочарована, что не могла успокоиться.

Профессор развел руки, чинно, широким, неторопливым крестом перекрестился сам, одной кистью, мелким крестиком осенил женщину и, не отвечая, продолжил свой путь. Собеседница его в китайской куртке хотя и не последовала за ним, но продолжала что-то говорить, однако неразборчиво.

Проходя мимо «Парка Победы», Профессор бросил взгляд направо. В свете восходящего над озером солнца, которое в первые минуты после восхода все вокруг делает каким-то прекрасно-нереальным и незнакомо-преображенным, показалось Сенявину, что три давешние коровы теперь не худы и не тощи, а, как сказано там же, «тучны плотию и хороши видом». Они уже не щипали траву, а выходили из воды.

Профессор едва не столкнулся с суровой пастушкой. Она вышла на дорогу с лужка, а Сенявин ее не заметил, ослепленный искрящейся дымкой.

– Что же вы нами пренебрегаете-то? – укоризненно спросила женщина. – Я все понимаю. В Федякине хорошая церковь, большая паства… Но мы ведь тоже народ православный. И в Федякине-то вы только сослужите отцу Михаилу. А здесь вы отец-настоятель!

Профессор молчал, и селянка с еще большей укоризной прибавила:

– И антиминс у вас есть, чтобы совершать литургии… Мы выклянчили деньги и купили котел, чтобы и зимой можно было служить…

Лицо у Профессора теперь стало как на репинском портрете Ивана Сергеевича, уже без тени улыбки.

– Вы обознались, любезная. Я не тот, за кого вы меня принимаете.

– Кто ж вы тогда? – строго спросила пастушка.

– Я и тогда, и теперь ученый, а не священник.

– А что вы делали в храме?

«Вам-то какое дело», – собирался ответить Профессор, но вместо этого спросил:

– Вы, часом, не матушка в этой церкви?

– Староста я.

– Тогда, матушка-староста, позвольте спросить: почему в вашей деревне такая странная нумерация на домах: скажем, дом номер один и за ним сразу дом сорок три?

Профессор был уверен, что женщина смешается от его неожиданного вопроса. Но она не смешалась и сразу ответила, еще укоризненнее:

– Так понаехали разные в нашу деревню. Склепы свои стали строить. У них свои номера, у нас – свои, прежние.

– Вот и храни вас Господь с вашей удивительной нумерацией! – воскликнул Профессор и пошел дальше.

Дед на плоту по-прежнему недвижимо сидел с удочкой. Но колдовское солнце так подсветило озеро и его туманную испарину, что теперь и плотика не было видно. И почудилось Профессору, что стул с рыболовом стоит прямо на водной глади, и что гладь эта будто асфальтовая; и тут же подумалось, что на нее можно бросить мертвую кошку и тогда ее никто не раздавит.

От этих более чем странных мыслей Сенявина отвлек другой человек.

Его присутствие Профессор обнаружил сначала по запаху перегара и лишь затем, обернувшись на запах, увидел у себя за спиной мужика, тоже в ватнике, но без ушанки, без удочки и явно не старика.

– Слышь, отец, я вот что хотел у тебя поинтересоваться. Позволишь? – спросил подошедший.

– Давай, интересуйся, – миролюбиво ответил Профессор; он любил разговаривать с «народом», но на всякий случай расправил широкие плечи.

– Ты мне скажи, зачем вашему патриарху такие дорогие часы? Говорят, они тысяч тридцать стоят.

Сенявин опешил. Мужик же продолжал наседать:

– Долларов, а не рублей! И если даже, как они нам объясняют, ему эти часы подарили, то зачем их, скажи, всем показывать и злить людей? Вот как ты, интересно, на этот вопрос людям ответишь?

Лицо Профессора теперь стало как на портрете Тургенева, писанном художником Алексеем Алексеевичем Харламовым. То есть суровым и умным стало лицо.

– А ты видел эти часы? – спросил Андрей Владимирович.

– Да у нас вся деревня о них говорит!

– А сам-то ты видел?

– Ну, видел… по телевизору, – кивнул головой мужик, но было заметно, что врет и не видел.

– И видя патриарха по телевизору, ты только на часы его смотрел? – прищурившись, спрашивал Профессор.

– Ну да… То есть нет… Еще люди говорят, что он для какого-то своего что ли родственника…

– А ты не знаешь, что люди про тебя говорят? – перебивая, спросил Сенявин.

– Я-то здесь с какого боку? – удивился мужик.

– С того самого, что ты уже все мозги свои пропил. Так люди про тебя говорят, – почти ласково объявил Профессор, но еще шире раздвинул плечи, опять-таки на всякий случай, хотя мужичонка с виду был неказистый.

Тот, однако, совсем не обиделся и весело воскликнул:

– Ну так правду говорят! И что мне еще пропивать, кроме мозгов? У меня ни часов таких, ни родственников с квартирами!

Профессор растерялся от этого быстрого и радостного согласия. А мужичонка этим воспользовался и сказал:

– Ты на меня, отец, не сердись. И за патриарха не обижайся. Я ведь это так только, чтобы с тобой разговор наладить. Ты, я вижу, правильный человек и народом не брезгуешь. А мне сейчас… мне, сам видишь, очень нужно поправиться. Как у вас говорится, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… Не поможешь?

Несколько бранных ответов рвалось из сердца Профессора, но он их все подавил разом, и дабы они снова не высовывали свои кусачие головы, отвернулся от собеседника и решительным шагом направился к выходу из поселка.

И у себя за спиной услышал вроде бы злое, но каким-то почти душевным тоном произнесенное:

– Ясное дело. Зачем ему, бороде картавой, тратиться на таких, как я? Он лучше своему патриарху снесет, на часы, на хоромы…

К базе Профессор подошел с гневным лицом, держа в руке палку, которую разглядел на обочине и подобрал в том месте, где начинался асфальт.