Гипсовый трубач, или Конец фильма - Юрий Поляков Страница 15

– Кто это? - испуганно спросил Андрей Львович.

– Это - Ибрагимбыков, - не сразу ответил Жарынин, мрачно наблюдая за тем, как странные люди садятся в джип.

– А что им здесь нужно?

– Всё!

– Как это?

– Он рейдер…

Ветераны, дождавшись, когда джип, взметая палые листья, скроется из виду, подбрели к режиссеру. Он молча пожал каждому руку с той подчеркнутой серьезностью, с какой взрослые обычно обмениваются рукопожатиями с незрелыми детьми.

– Дмитрий Антонович, вы нам поможете? - тихо спросил старичок, одетый в темно-синий пиджак с орденскими планками, но обутый при этом в пляжные тапки.

– Конечно! Этот Ибрагимбыков у нас быстро в ящик сыграет! - весело ответил режиссер.

Старческая общественность, дребезжа, засмеялась, и громче всех хохотал орденоносец в шлепанцах, особенно польщенный непонятным Андрею Львовичу смыслом шутки. Оставив своих ветхих друзей в хорошем настроении, Жарынин повел Кокотова в дом - и они очутились в холле, показавшемся после утренней улицы темным и мрачным. Направо и налево, ныряя под затейливые арки, уходили в глубь здания коридоры, а впереди возвышалась, образуя трапецию, двускатная мраморная лестница. Вершиной трапеции служил небольшой полукруглый балкончик. На нем, наверное, во времена балов и детских праздников извивался капельмейстер, повелевая оркестром, который рассаживался как раз между лестничными спусками. Теперь же там стояли несколько облупившихся дерматиновых кресел и кадки с домашними пальмами. А в стене под лестницей образовалась новенькая дверь, явно не предусмотренная архитекторами. Рядом с дверью имелась золотая табличка:

Директор ДВК «Кренино» А. П. Огуревич

Возле кадочной пальмы стоял растерянный лысый толстяк в полосатом двубортном костюме. На его румяном лице было написано то особенное выражение, какое бывает, если человек уже обнаружил отсутствие бумажника в привычном кармане, но пока еще не потерял надежды, что просто переложил его в другое укромное место. Увидав вошедших, он мученически улыбнулся и шагнул навстречу:

– Наконец-то, Дмитрий Антонович, наконец-то!

– Ну, здравствуй, здравствуй, старый жучила! Рад тебя видеть!

Они обнялись и трижды бесконтактно поцеловались, трогательно сблизив лысины. При этом толстяк успел доброй улыбкой и косвенным взглядом оповестить Кокотова, что «жучила» - это просто ласковое, даже дружеское преувеличение, никакого отношения к характеру его деятельности не имеющее.

– Аркадий Петрович, директор этого богоспасаемого заведения! - представил Жарынин незнакомца. - А это - Андрей Львович Кокотов, известный писатель.

– Ну, как же, как же! - воскликнул Огуревич с таким видом, будто без книг Кокотова и в постель-то никогда не ложился. - Очень рад!

Рукопожатие у директора оказалось мягкое, теплое и словно бы засасывающее.

– А война, значит, продолжается? - спросил Жарынин.

– Хуже… Блокада! На вас вся надежда! - махнул рукой директор.

– Но землю-то вы хотя бы оформили?

– В том-то и дело, что нет…

– Почему?

Пока Аркадий Петрович, пряча глаза, подробно рассказывал про козни Земельного комитета, терявшего уже третий комплект собранных документов, Кокотов, скучая, огляделся. Стена напротив лестницы вся почти состояла из высоких, от пола до потолка окон. Старинные переплеты казались сделанными из гипса - так много раз их красили и перекрашивали. Потолок был тоже лепной, а увешанные хрустальными штучками бронзовые ветви люстры покрылись благородной зеленью. Откуда-то потянуло питательным воздухом, но откуда именно - из правого или левого коридора - неясно. В желудке Кокотова тут же просительно заурчало. И в этот миг он увидел на капельдинерском балкончике модно остриженную светловолосую женщину. Одета она была в обтягивающие серые вельветовые джинсы и белую ветровку, явно дизайнерскую, напоминающую черкеску с газырями. На мраморных перилах дама поставила перед собой небольшой крокодиловый портфель. Красивое лицо ее было сосредоточенно.

– Аркадий Петрович! - ласково позвала она сверху. - Так я возьму Колю?

Огуревич встрепенулся, задрал голову и сразу пригусарился.

– Конечно, Наталья Павловна, конечно! - подтвердил он, сладко улыбаясь.

– Доеду до сервиса и сразу его отпущу… - добавила она.

– Хорошо, хорошо…

Жарынин тоже глянул вверх, и его физиономия преобразилась тем изумительным образом, каким меняется лицо дегустатора, отхлебнувшего дежурного столового вина и вдруг обнаружившего в нем редчайший букет и небывалое послевкусие. Кокотов, надо сознаться, тоже поймал себя на глупейшем, совсем мальчишеском чувстве, которое, как это ни удивительно, живет в нас до глубокой мужской старости. Когда в детстве Светлана Егоровна брала его с собой в какие-нибудь скучнейшие гости, он хныкал, отнекивался, дулся, но лишь до тех пор, пока не обнаруживал там, в гостях, незнакомую хорошенькую девочку. И жизнь тут же становилась интересной, наполнялась таинственным, трепетным, пусть даже очень недолгим смыслом.

– Хорошо, хорошо. Конечно возьмите, Наталья Павловна! - повторил директор.

– Спасибо! - кивнула она, сняла с перил портфельчик и хотела уйти, но почему-то задержалась и внимательно посмотрела вниз.

Кокотов почувствовал, что глядит она именно на него - причем с явным удивлением. Это продолжалось мгновенье, затем Наталья Павловна еле заметно пожала плечами и удалилась. Трое мужчин проводили ее нарядное тело проникающими взглядами.

– Кто это? - играя бровями, спросил Жарынин.

– Лапузина. Снимает у нас номер. По семейным обстоятельствам, - с трудно дающейся отстраненностью объяснил Огуревич. - Ладно, Дмитрий Антонович, идите - оформляйтесь! Но нам надо поговорить! Если вы не поможете… Я просто не знаю, что будет…

– Помогу чем смогу, - кивнул режиссер с солидной сдержанностью влиятельного человека. - Вот и у Андрея Львовича связи в генеральной прокуратуре.

– Правда? - посветлел Огуревич.

– Правда! - с удивлением подтвердил Кокотов.

– Хорошо. Оформляйтесь! Я предупредил бухгалтерию.

– А Андрей Львович? - строго спросил Жарынин.

– Скажите, что со мной все согласовано…

– А «люкс»?

– Меделянский… - развел руками Огуревич.

Кокотову показалось, что говорят они на каком-то шифрованном языке, вроде фени, причем понимают друг друга с полуслова.

Бухгалтерия располагалась в левом коридоре, где запах скорого обеда чувствовался гораздо сильней. В комнате за столами, стоящими друг против друга, сидели две ухоженные дамы позднебальзаковского возраста. Одна - крашеная брюнетка, вторая - блондинка, тоже крашеная. Первую звали Валентина Никифоровна, вторую - Регина Федоровна. Брюнетка, увидав Жарынина, сразу заулыбалась и порозовела - именно так розовеет женщина при виде мужчины, с которым у нее что-то было или хотя бы намечалось. Любопытно, что с блондинкой произошло то же самое, она тоже порозовела и заулыбалась, из чего наблюдательный Кокотов сделал вывод: очевидно, две дамы не только вместе работают, но и, возможно, сообща ищут по жизненным закоулкам свое тендерное счастье.