Боевой конь - Майкл Морпурго Страница 15

Он нежно погладил Топторна по носу.

– Ты о чём-нибудь, кроме лошадей, думаешь, а, Руди? – спросил его товарищ, не подходя близко. – Я тебя три года знаю, и ты каждый день мне говоришь про этих чёртовых животных. Я знаю, что ты вырос на ферме, привык к этим конягам, но не понимаю, хоть тресни, что ты в них нашёл. Четыре ноги, хвост и глупая башка, в которой ни одной мысли, кроме как попить да поесть.

– Ну как ты можешь так говорить? – возмутился Руди. – Только посмотри на него. Разве ты не видишь, что он особенный? Это тебе не старая деревенская кляча. В нём благородство, королевское достоинство. Как ты не видишь, что он воплощает собой всё то, к чему люди стремятся и чего никак не могут достичь? В лошадях, Карл, есть искра Божия, особенно в таком коне, как этот. Бог знал, что делал, когда их создавал. А встретить такого коня среди этой разрухи – это как найти чудесную бабочку на куче дерьма. Лошади – прекрасные создания, мы им не чета.

Я заметил, что чем дольше длилась война, тем моложе выглядели солдаты. И Руди не был исключением. Коротко стриженный, с волосами всё ещё мокрыми, без шлема, он был похож на моего Альберта, каким я его помнил. И, как большинство солдат теперь, он казался не воином, а ребёнком в военной форме.

Фридрих повёл нас к реке, и Руди с приятелем пошли с нами. Топторн опустил голову в воду и, как всегда, принялся мотать ею из стороны в сторону, осыпая меня сверкающими брызгами. И после перехода под палящим солнцем это было приятно. Он пил долго и с наслаждением. Потом мы постояли некоторое время на берегу, глядя, как плещутся солдаты, и пошли назад. Холм был крутой, и я не удивился, что Топторн несколько раз споткнулся. На неровной поверхности он всегда шёл не так уверенно, как я. Но он не упал и продолжал взбираться вверх рядом со мной. Однако через несколько минут я заметил, что он ступает всё тяжелее и каждый шаг даётся ему с трудом. Он тяжело, с хрипом, дышал. И вот, когда мы уже достигли деревьев, Топторн упал на колени и больше не встал. Он лежал, задыхаясь, и только один раз поднял голову и посмотрел на меня. В его взгляде я прочитал мольбу о помощи. И тут он рухнул на землю, перекинулся на бок и замер. Язык вывалился у него изо рта, невидящие глаза смотрели на меня. Я ткнул его носом – раз, другой, ещё и ещё, пытаясь его разбудить, заставить подняться. Хотя я уже тогда понял, что он умер, что я лишился своего лучшего друга. Фридрих опустился на колени и приложил ухо к рёбрам Топторна. Покачал головой, сел и посмотрел на солдат, собравшихся вокруг.

– Умер, – прошептал он и тут же закричал в ярости: – Он умер, чёрт бы вас побрал! – Его лицо было печально. – Почему? Почему эта война уничтожает всё самое лучшее, всё прекрасное?

Он закрыл лицо руками, и Руди помог ему подняться.

– Ничего уже не поделаешь, – сказал он. – Его не вернёшь. Идём.

Но Фридрих не хотел уходить. Я снова принялся лизать Топторна, тормошить его, толкать носом, хотя я понимал, что смерть – это конец и ничего нельзя исправить. Но я хотел быть с ним, утешить его.

С вершины холма к нам прибежал старший ветеринар, а за ним офицеры и солдаты, только сейчас узнавшие, что случилось. Быстро осмотрев Топторна, ветеринар подтвердил, что он умер.

– Так я и знал. Я же предупреждал, – проворчал он себе под нос. – Я ведь говорил: они так не могут. Всю зиму тяжёлая работа под открытым небом, на скудном пайке. Я не в первый раз это вижу. Такие кони не могут вынести этих условий. Сердечная недостаточность – и всё.

Эх, бедняга... Каждый раз меня это просто выводит из себя. Нельзя так обращаться с животными, мы о пушках больше заботимся.

– Это был мой друг, – просто сказал Фридрих, наклонился и снял недоуздок.

Солдаты глядели на распростёртого на земле Топторна с грустью и уважением. Возможно, потому, что они давно его знали, он успел стать частью их жизни.

Мы стояли на холме, и тут в тишине я услышал свист первого снаряда. Он пронёсся у нас над головой и шлёпнулся в реку. И вдруг весь лес ожил: люди кричали, бежали куда-то среди взрывающейся вокруг земли. Полуголые солдаты выскочили из реки и помчались к лесу, а снаряды преследовали их. Деревья валились, люди и лошади помчались вверх по холму, надеясь скрыться на той стороне.

Я хотел бежать с ними прочь от грохота снарядов и не мог: передо мной лежал Топторн, и я не хотел его бросать. Фридрих схватил меня за повод и пытался увести вслед за остальными. Он вопил, кричал, чтобы я оставил Топторна, если только хочу выжить. Но не в человеческих силах увести коня, если он не хочет идти. А я уходить не хотел. Грохот усилился, снаряды падали повсюду. Фридрих понял, что остался далеко позади: все уже скрылись на той стороне холма.

Он бросил поводья и кинулся бежать, но было поздно. Он не успел даже добраться до леса. Он был убит в нескольких шагах от Топторна, скатился вниз по склону и остался лежать рядом со своим товарищем. Мой полк ушёл, и последнее, что я видел, это светлые гривы гафлингеров на самой вершине холма. Они с трудом тащили орудие, а солдаты отчаянно дергали их за поводья и подталкивали пушку сзади, пытаясь поскорее убраться прочь от стрельбы.

Весь день и всю ночь я стоял над Топторном и Фридрихом, только раз отошёл к реке, чтобы попить. Стрельба продолжалась, то приближаясь, то удаляясь. Снаряды взрывали землю, выворачивали траву, вырывали с корнями деревья, оставляли огромные дымящиеся воронки. Но я не чувствовал страха – только бесконечную печаль, которая не давала мне покинуть Топторна. Я понимал: как только уйду от него, снова буду одинок. А я привык, что он рядом, привык, что он всегда меня поддержит. И вот я стоял и ждал неизвестно чего.

В предрассветных сумерках, когда я жевал траву неподалеку от Топторна и Фридриха, я вдруг услышал за свистом пуль и рёвом снарядов новый, незнакомый звук – чудовищный рык моторов и грохот железа, – такой ужасный, что я в страхе прижал уши. Он шёл из-за холма, за который ушли солдаты. И этот звук становился всё громче с каждой минутой. Даже пушки примолкли, как будто испугавшись его.

А потом я впервые в жизни увидел танк. Он показался на вершине холма на фоне бледного светлеющего неба. И это огромное чудовище, испускающее клубы дыма, рвануло вниз в долину прямо ко мне. На несколько мгновений я застыл, но ледяной ужас заставил меня покинуть Топторна и броситься вниз к реке. Я влетел в воду, не думая, глубоко там или нет, и, только когда добрался до леса на холме, остановился и посмотрел: гонится оно за мной или нет. Лучше бы я этого не делал. Вместо одного чудовища я увидел несколько, и все они шли ко мне, уже миновав то место на изуродованном холме, где лежали Топторн и Фридрих. Решив, что они не увидят меня в лесу, я постоял, поглядел, как они перешли реку, и тогда снова бросился бежать.

Я бежал сам не зная куда – прочь от грохота и рёва. Бежал, пока рёв снарядов не остался далеко позади. Я снова пересёк реку, промчался через заброшенные фермы и обезлюдевшие деревни, перепрыгивал через заборы, канавы и пустые траншеи и только вечером остановился на лугу с сочной, влажной травой у чистого ручья с камушками на дне. Тут усталость накрыла меня, отняла последние силы, я лёг и заснул.