Погружение - Дж. Ледгард Страница 15

– 3481 километр расплавленного камня и 2690 километров мантии. О мантии никто ничего не знает. Там нет жизни, и поэтому она не интересует ученых. Я не согласна. Я изучаю то, что считаю живой частью мантии, первые несколько километров под хадальной зоной. Я уверена, что разломы в морском дне, идущие прямо в мантию Земли, населены микроорганизмами.

Карандаш остановился на ядре и мантии.

– Биосфера – это дерма планеты. Там протекает вся жизнь и обновление. Нам, с нашей историей эволюции и упадка, исследований и колонизации, она кажется такой огромной… а ведь мантия в сотни раз толще, – она нарисовала картинку, демонстрирующую, как ничтожна биосфера по сравнению с океаном.

– Мы просто пленка на воде, – продолжила она. – Да, это противоречит и религии с ее Эдемским садом, и политике, заканчивающейся на международных морских законах и утверждающей, что человек на планете первичен. Просто посмотри сюда, – она обвела карандашом свой рисунок, – мы мелкий эксперимент природы, осознавший себя. Изучение океана и того, что под ним, показывает, как легко планета сможет стряхнуть нас, если захочет.

– Вау, – только и сказал он.

– Мы употребляем слова «море» и «океан» в качестве синонимов, и в этом нет ничего плохого, я сама так делаю. «Море» – очень сильное слово. Яхты принадлежат морю – и стремятся к следующему порту. Серферы тоже принадлежат морю, а не океану. Ты сам видел, какими крошечными они кажутся. Когда они падают с досок, то болтаются, будто в стиральной машине. Иногда они встают на дно. Когда они оседлывают волны, те несут их домой, на землю. Море обладает могуществом и собственной историей. Я говорила, что моя мать родом с Мартиники. Для тамошних жителей история моря – это рабство. Море уходит вдаль, понимаешь? Это пауза между одним земным приключением и другим. Оно соединяет земли. А океан уходит вниз и соединяет миры.

Она даже не начинала говорить о хемосинтетической жизни и прочем – вроде не поддающихся распаду молекул аноксигенных фототрофных бактерий, – но она и представить себе не могла, что когда-нибудь будет так откровенно разговаривать с любовником. Может быть, дело было в близости Атлантики. Или в том, что он живет в Африке, и она его больше никогда не увидит. Или наоборот, будет видеть его всегда.

Они проговорили до ночи и все никак не могли заснуть. Прямые спинки кресел мешали интимности. Консумация уже свершилась, и ухаживание следовало за ней. И это были разговоры, а не молчаливые прикосновения.

Он чувствовал свою уязвимость. Он не мог рассказать ей о своей работе, и в их разговоре возникал перекос. Возможно, из-за этого он стал говорить об океанском змее Йормунганде, который был настолько велик, что норвежцы верили, будто он окружает весь мир.

– Знаешь эту историю?

– Вряд ли. Не помню.

– Узы, наложенные на змея Мидгарда, – это вес самого моря, которое слишком тяжело, чтобы его сбросить. У змея были сестра и брат. Сестра, Хель, стала Смертью. Тор дал ей силы, чтобы отправлять мертвых в девять миров. Голод – блюдо на ее столе, боль – стены ее покоев, а жестокие страдания – ее праздник. Братом змея был волк Фенрир. Его сковали цепью, сделанной из шума кошачьих шагов, женской бороды, корней гор, медвежьих жил, рыбьего дыхания и птичьей слюны. Из всех троих именно змей Мидгарда прожил дольше всех. В море, – он улыбнулся. – Ну то есть в океане.

– А кто был их отцом?

– Локи, бог обмана. Он тоже плохо кончил. Один приковал его к скале, и с тех пор яд капает ему на лицо. Когда он бьется в мучениях, происходят землетрясения.

Она встала и потянулась.

– Греки, – она коснулась руками пола, – верили в титана Океана, который держит весь мир. Он был нарисован на щите Ахилла.

Они говорили об Атлантике. Она ничего не сказала о шумерах и Энки. Обитель Апсу и цифры она оставила себе. Вместо этого она стала рассуждать о том, что ось времени в океане закручивается в спираль, и привела в пример австралийского слизнеголова.

– Эта рыба достигает половой зрелости за четыре десятилетия. А живет она до сотни лет – но при этом одно поколение людей почти уничтожило ее. Предположим, что Атлантике сто шестьдесят миллионов лет. На самом деле больше. Мы появились менее одного миллиона лет назад. То есть только вчера – вообще не о чем разговаривать. И при этом прямо сейчас где-нибудь в Атлантике и в других океанах какой-нибудь мужик – прости, но это всегда мужчины, сам знаешь, – уничтожает какую-нибудь отмель, которая древнее любого леса на Земле, которую он не видит и не может оценить, – собственная горячность ее испугала. Она остановилась, а потом начала снова: – За время нашей жизни были уничтожены десятки тысяч подводных гор. Да их уничтожают сразу же, как о них узнают! Донные тральщики стирают в порошок холодноводные кораллы и губки, которые существовали задолго до появления английского языка и которые содержат мощнейшие антибиотики и вещества, которые можно использовать для лечения рака. Если бы это происходило в фантастическом романе, мы сразу бы поняли, зачем, а мы не понимаем, потому что это происходит здесь и сейчас! Все скрывают деньги, которые можно на этом сделать! Кое в чем виноваты и ученые. Мы всегда поднимаем руки уже после разрушения. Некоторые ученые уходят в индустрию и предлагают наши исследования то одной компании, то другой. Мне хорошо, я работаю на глубинах, которые индустрии неинтересны. Им нужны марганцевые конкреции, золото и нефть, которые лежат на дне, но добывать их слишком дорого… сейчас. Еще осталось немного спокойного времени – говоря это, она представила себе дно, его размеры, срок его существования, его тайны… виды миксин, которые старше самой Атлантики и живут на огромной глубине, завязывая себя в узлы, поедая своих разложившихся мертвецов.

Было уже темно. Они сидели в полной тишине. Опять начался снег. Снова зимняя ночь, снова заметает освещенную вывеску над дверью отеля.

Несколько фактов и мыслей, не имевших никакого отношения к биоматематике, наводили их на один общий вопрос. Однако они слишком устали, чтобы обратить на него внимание. А если человек и есть бог-трикстер Локи, которого надо заковать в цепи?

Они по-разному понимали время и пространство. Он работал на поверхности, на внешней стороне мира. Для него все существовало в движении. Он дал задание агентам пробираться в мечети в Сомали и на побережье Суахили. Он имел дело с узкими переулками, убеждением, запальными устройствами; с месяцами, днями, часами. Для нее век был мгновением. Ее интересовало дно океана, огромной массы едкой соленой воды. Отграниченный при помощи математики мир, существовавший в темноте сотни миллионов лет.

* * *

– Открой глаза.

Он повиновался. Уже наступило утро. Закопченная комната была пуста за исключением одного моджахеда – кажется, чеченца. Он сидел на корточках у двери, разбирая на части пулемет «Застава» и складывая детали в мешок. Из окон и двери лился голубой свет. Юсуф был одет как торговец с рынка Бакаара – джинсы, сандалии, рубашка с коротким рукавом, на кармане висят солнечные очки. Только свежие шрамы на шее выдавали в нем бойца.