Сын ХАМАС - Мосаб Хасан Юсеф Страница 15

С тех пор мы каждый день смотрели новости, надеясь, что на экране мелькнет лицо отца. Иногда мы действительно видели его, он стоял с мегафоном и давал инструкции другим депортированным. Весной ему даже удалось отправить нам письмо и фотографии, сделанные репортерами и сотрудниками гуманитарных организаций. Вскоре ссыльным разрешили пользоваться мобильными телефонами, и мы получили возможность говорить с отцом по нескольку минут один раз в неделю.

Надеясь пробудить у мира симпатию к ссыльным, журналисты брали интервью у членов их семей. Моя сестра Тасним заставила плакать весь мир, пронзительно крича в камеру: «Baba! Baba!» [«Папа! Папа!»]. Постепенно наша семья становилась неофициальным представителем всех депортированных семей. Нас приглашали на акции протеста, в том числе и на демонстрацию перед окнами кабинета премьер-министра Израиля в Иерусалиме. Отец рассказывал нам потом, что очень гордился нами, а мы черпали надежду в поддержке людей всего мира, даже израильских миротворцев. Примерно через шесть месяцев мы услышали новость: ста одному депортированному позволят вернуться домой. Как и все остальные семьи, мы отчаянно надеялись, что отец попадет в эту сотню.

Но он не попал.

На следующий день мы пошли на встречу с героями, вернувшимися из Ливана, желая узнать что-нибудь об отце. Но они сказали нам только то, что он здоров и скоро будет дома. Прошло еще три месяца, прежде чем Израиль разрешил оставшимся ссыльным вернуться к семьям. Мы были на седьмом небе от счастья.

В назначенный день мы, сгорая от нетерпения, стояли у стен тюрьмы в Рамалле, откуда должны были выпустить оставшихся ссыльных. Вышли десять человек. Двадцать. Отца среди них не было. Последний мужчина прошел мимо нас, и солдаты сказали, что это все. Ни слова об отце, о его местонахождении. Другие семьи радостно повели своих родных по домам, мы же остались стоять одни среди ночи, не имея ни малейшего представления о том, где сейчас находится отец. Вернулись домой подавленные, расстроенные и встревоженные. Почему его не освободили вместе с другими депортированными? Где он теперь?

Наутро позвонил адвокат и рассказал, что отца и нескольких других депортированных вернули в тюрьму. По-видимому, сказал он, депортация привела к обратным результатам, нежели те, которых добивался Израиль. В ссылке отец и другие палестинские лидеры оказались в центре событий, вызвали всеобщую симпатию, поскольку их наказание расценивалось как неоправданное и ущемлявшее права человека. В арабском мире мужчины-ссыльные считались героями и поэтому приобрели еще большие влияние и вес в обществе.

Депортация имела еще одно неожиданное и неприятное для Израиля последствие. Заключенные воспользовались ссылкой, чтобы наладить беспрецедентные контакты между ХАМАС и «Хезболлой», главной исламской политической и военизированной организацией Ливана. Эта связь привела к важнейшим историческим и геополитическим последствиям. Отец и другие лидеры ХАМАС не раз тайком покидали лагерь, чтобы, избежав огласки, встретиться с лидерами «Хезболлы» и «Братьев-мусульман» (они никогда бы не смогли этого сделать, находясь на палестинских территориях).

Пока отец и многие его соратники были в Ливане, у наиболее радикально настроенных членов ХАМАС оказались развязаны руки, и их атаки стали более яростными, чем прежде. И по мере того, как эти молодые радикалы выдвигались на главные роли в ХАМАС, пропасть между ХАМАС и ООП становилась все шире.

Примерно в то же время состоялись секретные переговоры между Израилем и Ясиром Арафатом, в результате которых в Осло было подписано Соглашение 1993 года. 9 сентября Арафат написал письмо премьер-министру Израиля Ицхаку Рабину, в котором официально заявил о признании своей организацией Израиля и отказался от «терроризма и других актов жестокости».

Затем Рабин официально признал ООП «представителем палестинского народа», а президент США Билл Клинтон отменил запрет на контакты с этой организацией. 13 сентября весь мир замер в изумлении при виде фотографии Арафата и Рабина, пожимавших друг другу руки в Белом доме. Социологический опрос, проведенный в то время, показал, что подавляющее большинство палестинцев, проживающих на Западном берегу и в секторе Газа, поддерживают положения Соглашения, также известного как «Декларация принципов». Этот документ привел к созданию Палестинской автономии, призвал к выводу израильских войск из сектора Газа и Иерихона, открыл двери для возвращения Арафата и ООП из ссылки в Тунисе.

Но мой отец выступил против Соглашения. Он не верил Израилю или ООП и поэтому не испытывал доверия к процессу мирного урегулирования ситуации в целом. Другие лидеры ХАМАС, объяснял он, имеют свои собственные причины для противостояния, в том числе то, что мирное соглашение на самом деле может оказаться смертельным! Мирное сосуществование будет означать конец ХАМАС. С их точки зрения, организация не может процветать в мирной атмосфере. Другие группы сопротивления также были заинтересованы в продолжении конфликта. Сложно достичь мира, если в одной точке сходится столько различных целей и интересов, поэтому военные действия продолжались:

• 24 сентября 1994 года во фруктовом саду близ Басры членами ХАМАС зарезан израильтянин;

• двумя неделями позже Народный фронт освобождения Палестины и «Исламский джихад» взяли на себя ответственности за смерть двух израильтян в Иудейской пустыне;

• еще через две недели боевики ХАМАС застрелили двух солдат АОИ недалеко от израильского поселения в Газе.

Но ни одно из этих убийств не имело такого резонанса в мировой прессе, как резня в Хевроне, случившаяся 25 февраля 1994 года.

Во время еврейского праздника Пурим и священного месяца мусульман Рамадан израильский врач американского происхождения Барух Гольдштейн зашел в мечеть Аль-Харам аль-Ибрагими (мечеть Ибрагима) в Хевроне, где, по местному преданию, похоронены Адам и Ева, Абрам и Сара, Исаак и Ребекка и Иаков и Лия. Без предупреждения Гольдштейн открыл огонь, убив двадцать девять молившихся палестинцев и ранив больше сотни, прежде чем был забит до смерти разъяренной, обезумевшей толпой.

Мы сидели и наблюдали через объектив камеры, как из священного места один за другим выносили окровавленные трупы. Я был подавлен. Казалось, все вокруг движется будто в замедленной съемке. Был момент, когда сердце мое переполнила лютая ярость, какой мне не приходилось испытывать никогда прежде, она сначала испугала, а затем успокоила меня. В следующую минуту я окаменел от горя. Потом вдруг опять почувствовал прилив злобы — и снова онемел. И это испытывал не я один. Казалось, эмоции каждого человека на оккупированных территориях накалялись и отступали в этом нереальном ритме, отнимая все наши силы.

Поскольку Гольдштейн был одет в израильскую военную форму, а солдат АОИ в городе было меньше, чем обычно, палестинцы решили, что его подослало или, по крайней мере, покрывало правительство в Иерусалиме. Но нам было все равно, кем он был в действительности — озверевшим солдатом или сумасшедшим поселенцем. ХАМАС теперь умел принимать кардинальные решения. Он думал только о мести за это вероломство.