Хамам "Балкания" - Владислав Баяц Страница 15

Если взглянуть на это шире, то эту его мысль подтверждали некоторые данные из общего сербско-турецкого прошлого. Первое турецкое нападение и первая успешная оборона Белграда произошли в 1440 году. Только пятнадцать лет спустя, через три года после захвата Константинополя и его превращения в Истанбул, султан Мехмед II в 1456 году начал новый великий поход на Белград. Такая поспешность свидетельствовала о том, какое значение придавала Белграду политика Османской империи. В битвах на белградских реках и их берегах защитники выказали невероятную отвагу, особенно сербские лодочники. Им удалось уберечь город. С этих дней Белград стал символом защиты ценностей Европы, он получил название Крепостной стены христианства [14]. Но в 1521 году Белград не устоял перед Сулейманом I Законодателем. Тот дал Белому городу [15] исламское имя Дар ул-Джихад [16], а чтобы досадить врагам, добавил к своему имени эпитет Великолепный.

Для турецкой империи этот город стал прекрасным трамплином для следующего продвижения к желанной цели – к Вене, а для сил Европы, объединившихся в союз против османов, – желательной границей, на которой им не приходилось жертвовать собою. Сербы занимали идеальное положение в интересах обеих сторон – и исламской и христианской: сплав, попавший для придания нужной формы между молотом и наковальней.

Это было в прошлом! Но что, если сербы отрекутся от него, Баицы-Мехмеда, а османы никогда не признают его за своего? О такой возможности он не смел думать, поскольку перед его взором возникло сходство или, скажем, возможное совпадение судьбы города с его собственной судьбой.

Теперь Баица узнал, что такое Царский тракт, который сербы называли Царьградским и по которому он прибыл. Он не мог знать, сколько еще раз пройдет по этой дороге, вьющейся в основном по речным долинам, туда и обратно. Царьградская дорога станет ярким символом всей его жизни.

Военачальники щадили мальчиков из Эдирне только в одном отношении: ни при каких обстоятельствах они не направляли их в первую боевую линию и не заставляли принимать участия в сражениях. Они не осмеливались рисковать их жизнями, поскольку молодые люди еще только должны были продемонстрировать султану и империи свои истинные способности, в том числе и в умении защищать страну. Но сначала им надо было выжить. Пока что было вполне достаточно насмотреться на кровь в непосредственной близости; не было нужды марать ею собственные руки. Первая встреча с массовой смертью потрясла Баицу и всех его товарищей настолько, что им едва удалось сохранить самообладание и продолжить исполнять весьма простые задачи, которыми их загружали аги. Было понятно, что начальствующие часто сталкивались с подобными ситуациями, так что не совершили в отношении детей ни одного неверного действия. Поход требовал от них и других командиров множества других неотложных действий, и это на первый взгляд извиняло их «невнимание» к юношам. Но на самом деле все было спланировано; аги позволяли юношам окрепнуть и понять, что их ожидает в будущем. Конечно, аги внимательно, но весьма скрытно следили, чтобы жизням воспитанников ничто не угрожало. Такая, казалось бы, заброшенность поначалу вносила в юношеские души страх, но после его успешного преодоления вопитанники вознаграждались уверенностью в себе.

Баица и его товарищи во время похода находились в подразделениях, занятых всевозможным обеспечением войск – воинов, янычар и территориальных отрядов. На каждого воина первой линии приходилось по несколько обычных солдат и солдат запаса, ремесленников, торговцев, обозных, призванных заботиться о том, чтобы каждый из воинов надлежащим образом исполнил свои обязанности. Именно тогда Баица понял важность стратегии, организации последовательности всех действий и задач, которые составляли единое целое. Если бы хоть одно звено из этой цепи выпало, над походом нависла бы угроза. Со стороны все выглядело иначе: приметны были выдающиеся бойцы, в то время как вся армада, обеспечивавшая победоносное продвижение, оставалась в глубокой тени. На этом примере Баица-Мехмед смог понять механизм существования всей империи. Бойцы в первых рядах (как султан и его ближайшие сподвижники в империи) больше всех рисковали собственными жизнями (то есть на них лежала величайшая ответственность за государство), иногда они и погибали, но зато в случае триумфа принимали на себя «бремя» славы и богатства (власти и роскоши в государстве).

Убийство, как самое приметное последствие этого похода, нисколько не интересовало Баицу и тем более не воодушевляло. В сарае его учили и этому искусству. Теперь он видел последствия этих уроков в жизни. Он был уверен, что количество смертей можно уменьшить, свести к необходимому минимуму. Сила не могла и не должна была применяться в полной мере, не должна была быть единственным мерилом успеха. Его интересовало, каким образом можно избежать смертей. Он легче привыкал к смерти, чем к убийству.

Его больше привлекали ремесленники и изобретатели. Они были ближе ему. Его удивляла их вера в собственное, еще не усвоенное, будущее знание: было видно, что их не удовлетворяло то, что они уже познали. Это было особенно заметно, когда султан или великий визирь давали им неожиданное, новое, невозможное на первый взгляд задание. Вера этих творцов в возможное полностью очаровала Баицу. Они подходили к решению каждой, даже самой мелкой проблемы с таким вниманием, словно от этого зависели судьбы мира.

Среди архитекторов и ремесленников он приметил человека, который был старше его более чем на десять лет, но который по своему вдохновению настолько отличался от всех прочих, что казался ровесником Баицы. И именно к нему чаще всего обращался Ибрагим-паша!

Однажды Баица оказался на таком расстоянии, что смог услышать, как визирь и тот архитектор разговаривали по-гречески. Баица знал, что великий визирь был греком, а теперь понял, что и этот молодой человек, как и он, Баица, приведен девширмом на службу Османской империи. В тот момент Ибрагим-паша внушал архитектору необходимость выдвинуться по службе, используя собственные идеи.

Баица, подслушав их, порадовался своему знанию греческого языка, которым он так прилежно овладевал в монастыре. Теперь у него появится, по крайней мере, еще один собеседник, с которым они сумеют сойтись во многих взглядах.

Именно когда он только подумал об этом, великий визирь заметил его нескрываемый интерес к разговору. Паша, похоже, прекрасно знал, кто таков Баица, потому что обратился к нему по-гречески, предложив познакомить его со своим собеседником.

– Это Синан, – представил молодого человека визирь. – Его готовят на должность старшего офицера, но его больше интересует архитектура. При необходимости его легче отыскать среди строителей, чем в рядах воинов. Он служит в личной охране султана; повелитель запомнил его и время от времени требует к себе, и тогда нам с начальником охраны Лютфи-пашой нередко приходится оправдываться из-за его отсутствия. Хотя, положа руку на сердце, нашему султану показалось, что больше пользы принесут идеи в его голове, чем сабля в его руке.