Агробление по-олбански - Ильдар Абузяров Страница 16

– Представляешь, каково сейчас насекомым?

– А людям?

– Каким людям?

– Тем, что сейчас на плотах перебираются через Адриатику.

– Включи радио, послушаем.

Петр принялся крутить ручку приемника. Время от времени сквозь глухой хрип прорывалась народная мелодия. А потом снова хрип, словно приемник подключен не к антенне, а к усам жука. Гроза напугала его не на шутку.

– Это все проделки Большой Женщины! – чертыхнулся Петр.

– Какой женщины?.. Опять ты о какой-то большой женщине!

Петр снова покрутил ручку. На секунду промелькнула все та же мелодийка. Но тут же дождь, словно на экзамене в музыкальной школе, принялся костяшками пальцев повторять прорвавшийся ритм. Бить по рукам и губам всей линейкой.

– Ты не понял, что это за песня, «Дубчик» или, может быть, «Липчик»? – попытался перевести разговор Петр.

– Какая разница? Давайте сами споем.

Они запели. Сначала тихо. Потом увереннее. Петр пел и вспоминал, как с друзьями в России, в военной академии, они пели эту же песню до слез.

– Мы, когда в Ливии работали, всегда пели эту песню, – признался Порошкански.

Дождь лил всю ночь. Ехать дальше не было никакой возможности. Порошкански проснулся оттого, что ему за ухо свалилась капля. Петр – оттого, что струя свежего воздуха залепила ему пощечину.

Холодно – когда далеко. Горячо – когда близко. Близко, как в той детской игре, к машине подошли солдаты в плащ-палатках и распахнули дверь. Капля оказалась холодным дулом автомата.

– Руки вверх, – приказал самый старый.

– Жутко-то как! – потягиваясь, поднял руки вверх Петр.

– Скорее, неудобно, – разминая кости, возразил Давид.

И тут же яркий свет фонарей ослепил обоих. Перед глазами на черной форме неба сверкнули дуло АКМ и желтая светоотражающая нашивка – AKSh (Armata Kombёtare Shqiptare – «Албанская национальная армия») – ныне действующий и самый радикальный осколок печально знаменитой своими зверствами «Армии освобождения Косово».

Сокращенно УЧК (тчк). Албания от моря до моря (тчк). Дайте телеграмму в Тирану (тчк). Только проливной дождь-телеграф, придя на помощь УЧК, и смог это сделать (тчк).

– Западло (з.п.т.), – заодно выдал про себя нецензурную очередь-тираду Петр.

– Кто вы такие? – прозвучал детский голос после того, как налетчики насмотрелись на своих жертв.

– Мы албанцы, – сразу признался Порошкански, – туристы из Тираны.

Петр, стиснув зубы, не проронил ни слова.

– Молчать, – детский голос, – это самое страшное, что может быть в такой ситуации. Кто вы – коммунисты?!

– Нет.

– Демократы?

– Нет.

– Денья (масоны, евреи)?

– Нет.

– Вы патриоты?

– Да, и еще мы простые туристы, – повторил признание Порошкански. Петр же понимал, что если он расскажет юным молодчикам об истинной цели турне, они сначала его высмеют за глупость, а потом расстреляют за национальную несознательность.

– Албанцы не могут быть простыми туристами в то время, когда родная Албания в агонии.

Петр никогда не понимал этих словосочетаний: «родина в агонии», «родина больна». Рано или поздно они договорятся до: родина слегла от кровопийц, родина температурит от малярии. Хотя в высокогорной Албании простым комарам нет места, не то что малярийным.

– Но мы простые туристы, – по наивности настаивал на своем Порошкански.

– Молчать! Тебе никто не давал слова.

Ну все, подумал Порошкански, вот и конец пришел.

– Оставь их, – заплетающимся голосом сказал другой налетчик. Петр сначала узнал голос, а потом в свете танцующих фонариков разглядел веснушчатое лицо того самого солдатика, у которого они выменяли бензин. – Я их знаю. Они помогли нам в Элисбане.

– Хорошо! – после минутного колебания нашелся главный. – Если вы настоящие патриоты, вы должны оказать посильную помощь своим братьям.

– Кому оказать помощь? – переспросил Порошкански.

– Нам, Армии Освобождения Албании! Сколько можете пожертвовать?

Парень говорил дрожащим голосом. Губ не было видно, только горящие глаза. Иногда Петру казалось, что это вообще девушка. А что? Где еще прятаться Большой Женщине, как не в горах – в ночи – в партизанском отряде. Лучше и не придумать, тем более если можно спрятать огромные пунцовые губы под черной набедренно-наскульной повязкой. Так, кажется, прячется самая большая птица страус: голову в песок, и дело с концом. Петр, ни слова не говоря, расстегнул свой бумажник и отдал все содержимое – с женщинами и детьми не торгуются.

Затем глубоко вздохнул.

Ночь, как та индюшка, высиживала новый день. Только перья темных облаков торчат на небе, как расфуфыренный хвост. Да редко сверкающие песчинки звезд. Время от времени перед глазами сверкает большое белое яйцо – луна.

– Спасибо, товарищи, – обрадовался обналиченному патриотизму детский голос. – Теперь нам пора.

– Подожди, – сказал крапленый солдатик, – у них там, кажется, кто-то на заднем сиденье.

– Да нет там никого!

– А вдруг женщина? – Тот просунул голову с фонарем и вместо женщины увидел свою гуманитарную помощь.

– Ну как? – спросил главный.

– Нет, не женщина, – разочарованно сказал солдатик. Но гуманитарную помощь забрал.

– А «Шибко»? – крикнул ему вслед Порошкански.

– И арака! – крикнул Петр, а потом сам себя успокоил: араки будет вдоволь у Эфлисона. Вот напьемся!

На окрик солдатик, обернувшись, лишь покраснел до ушей. На небе полыхала зарница.

– Ну, давай, покажи нам город, – потребовал Жан, не успел я выздороветь.

– Давай не раскисай, – попросил, хлопнув по плечу, Рауль, как только Жан закрыл за моей спиной дверь.

– Куда вести? Может быть, на холмы или к фонтану?..

По пути в музей сделали остановку в сквере. Сели на лавочку. Рауль закурил. Я любовался проступающим сквозь кальку листвы красным вензелем солнца.

– Какой большой тополь! – удивился Жан, глядя под облака.

– Это не тополь, это что-то другое, – тихо возразил Рауль.

– Тополь. Что я, тополь не узнаю?

– Этот парк в прошлом году хотели вырубить, – примирил я спорщиков, – застроить коттеджами.

– Красотища! – сказал Жан, выходя из парка «Дубки». Краем глаза я заметил, что парк называется «Дубки».