Теперь я твоя мама - Лаура Эллиот Страница 16

– Я согласен с миссис Гарднер. – Мэрфи наклонился к микрофону. – У нас совершенно нет доказательств этого.

– Есть ли связь между исчезновением Исобель и чрезмерной шумихой вокруг вашей беременности? – спросила Алисса Рид.

– Чрезмерной?

На какое-то мгновение разум Карлы отключился. Она начала перебирать бумаги и уставилась на файл с заявлением.

– Что вы имеете в виду?

Лео спокойно ответил на вопрос.

– Карла во время беременности работала по профессии. В ее появлениях на публике не было ничего чрезмерного…

– Рекламная кампания «Ожидания» сделала вас известной широким кругам общественности, – пояснила Алисса и оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что внимание собравшихся сосредоточилось на ней. – Как известная личность вы постоянно были на виду. Возможно ли, что какая-то женщина, недавно потерявшая ребенка, возмутилась чрезмерным вниманием к вашей особе во время беременности?

Мэрфи снова наклонился к микрофону.

– Дамы и господа, я согласен с господином Келли. Эта теория беспочвенна. Спасибо за внимание. – Он повысил голос, пытаясь перекричать поднявшийся шум. – Как вы хорошо понимаете, для мистера и миссис Келли это очень болезненная ситуация. Конференция окончена. Больше никаких вопросов… Я повторяю, больше никаких вопросов.

Лео взял Карлу за локоть и помог ей подняться.

– Не останавливайся, – прошептал он. – Смотри прямо перед собой и не отвечай ни на какие вопросы.

Она так и сделала, словно сквозь вату слыша, что журналисты встали с мест и начали выкрикивать ее имя. Все это было ей знакомо. Карла, вот так! И так! Теперь наоборот! Фотографы отступили, не переставая щелкать камерами. Она узнала Колина Мура, фотографа из «Пиззазз». Он звонил ей накануне и предлагал помощь. Он опустил фотоаппарат, ободряюще улыбнулся и поднял вверх большой палец. Карле стало легче от его уверенного вида. Она беззвучно поблагодарила его за поддержку. Потом ее проводили в соседнюю комнату, где она рухнула в объятия Роберта.

На следующее утро ее фотографии красовались на первых полосах многих газет. Почему она улыбалась? Она не улыбалась с тех пор, как обнаружила пропажу дочери, однако ее гримасу подправили – и получилась легкая усмешка. Да, газетчики умели подать новость. Возле ее фотографии они поместили снимок Исобель. Ее сморщенное личико было слегка закрыто покрывалом. Фотографию бледного и измученного Роберта поместили на следующей странице – распавшаяся троица, которая должна была стать полноценной семьей.

В то утро мы крестили тебя и дали имя Джой Эйн Доулинг. В маленькой католической церквушке в Маолтране, где мы с Дэвидом обручились за шесть лет до того, мы отвергли все сатанинское. Мы зажгли свечи и позволили свету любви сиять тебе. Отец Дэвис миропомазал тебя. Ты не плакала, когда он лил воду тебе на голову.

– Такая милая, спокойная малышка, – сказал он, – такое чудо, рожденное для любви.

Филлис тогда стала героем часа. Ближе к концу службы отец Дэвис упомянул ее в проповеди: две женщины разделили опыт деторождения. Искусство общения с людьми состоит в восприятии. Важна не история, а то, как ты ее рассказываешь.

Карла Келли рассказала свою историю плохо. На ней футболка и облегающие джинсы, а также пиджачок. Спустя четыре дня после родов она уже подтянута. И она улыбалась на камеры. Как же это глупо! Она потеряла сочувствие общественности из-за этой улыбки. Как могла мать, которую постигла тяжкая утрата, выглядеть так, словно она упивается этими пятнадцатью минутами славы?

Эта улыбка придает мне сил. Журналисты вспоминают о ней каждый раз, когда говорят об этой истории. Со старых снимков Карлы Келли в рекламе белья тоже сдули пыль, и теперь бульварные газетенки получают лишнюю порцию популярности, перепечатывая их снова и снова. Тем же занимается и Алисса Рид. Она пишет о женщине, которая украла Исобель Гарднер. Ее статьи переполнены клише и стереотипами. Что она вообще в этом понимает? Она по полной извлекала пользу из моих страданий, а теперь использует Карлу Келли. Каждую неделю она перемывает ей косточки, анализирует ее необходимость в огласке и то, как, выставляя беременность напоказ, ей удалось затронуть некие глубокие, темные струны в душе той плохой женщины. Что касается Джоша Бейкера… Когда я работала на Картера и Кея, он был обычным дешевым писакой, а теперь пять вечеров в неделю пичкает телезрителей одним и тем же. Он уверен, что здесь замешан какой-то психованный поклонник. Эта теория как бы дает ему право использовать в передаче снимки Карлы в рекламе белья, и мы видим ее с распущенными волосами в кружевных трусиках и тугих бюстгальтерах.

Теории и анализ, размышления и расследование. Когда они уже остановятся? Пусть эта история заглохнет сама по себе. Лучше пускай говорят об ИРА, Клинтоне, принцессе Диане, Ясире Арафате, землетрясениях, голоде, войне – мир ведь никуда не девался, и все же они хотят писать только о ней. Но они не пишут обо мне. Никто не посмотрел на тебя и не засомневался. А если бы даже у кого-то и возникли вопросы, то Филлис Лайонс растоптала бы их своим авторитетом. Она не настроена позволять, чтобы о ее истории забыли.

Сначала я не была напугана. По крайней мере я не помню никакого страха. Теперь же, когда я вспоминаю все это, то понимаю, что никогда не верила, что такое случится. Я никогда не верила, что смогу это провернуть. Может, в те месяцы у меня было помешательство? Может, я жила в собственном уютном мирке? Я постоянно удивляюсь себе, когда остаюсь совершенно спокойной в опасных ситуациях. Например, когда участковая медсестра наконец подъехала к дому и встретилась с тобой в первый раз. Она взвесила тебя, сделала прививку в пятку, покачала тебя, как обезьянку. Ты вцепилась в ее пальцы, повисела в воздухе, но не сделала ничего, что могло бы выдать меня. Я поехала в клинику Святой Анны и зашла в кафе попить кофе. Ты спала в коляске возле меня. Там я встретила Джемму О'Салливан, у которой только закончилась встреча с профессором Ленгли. Я сказала ей, что приехала на послеродовой медосмотр. Мы поговорили о Филлис, как хорошо она справилась в ту ночь.

– Представь, если бы ей пришлось перерезать пуповину, – сказала Джемма, – ты бы не побоялась позволить ей это?

– Я ей доверяла, – ответила я. – Что мне еще оставалось делать.

Потом мы вернулись домой. Дэвид уже приготовил ужин. Ты обхватила его большую ладонь своими крохотными пальчиками и била ножками по его загорелым рукам.

Когда он потребовал для себя право принимать во всем участие – право лежать возле меня, право вставать ночью и кормить тебя, – я сказала, что двоим не обязательно бодрствовать по ночам.

Я пишу рано утром, когда не могу заснуть. Мне это нужно. После этого мне становится легче, словно вес слов выталкивает из меня воспоминания. Сон стал реальностью. Я должна жить с Карлой Келли за спиной. Я могу не думать об этом днем, но по ночам она преспокойно блуждает по моим снам. Я вижу, как она наклоняется над твоей кроваткой или стоит возле моей постели. Иногда она не может войти и неистовствует снаружи, царапая стекло кроваво-красными ногтями. Больше всего я боюсь этих часов. Что, если я в тумане своих снов назову ее имя, буду умолять оставить меня в покое, попрошу прощения? А если меня услышит Дэвид? Поэтому он должен спать отдельно.