Девочка и сигарета - Бенуа Дютертр Страница 16

Первой трудностью стало пробиться к этой знаменитой женщине, официально ставшей менеджером Дезире (по фамилии его теперь никто не называл), друга жизни, детей и цветов. Но Латифа правдами и неправдами добивалась встречи, она хотела доказать адвокату, что мы клюнули не на ее славу, что ведение моего дела будет не только интересно, но и достойно оплачено. Мы не знали, что Табачная компания, увидев, какой размах приняло дело Джонсона, созвала экстренное заседание в целях замены государственного адвоката и пересмотра дела. Заступиться за Марен Патаки мог только Джонсон. Ей оставалось надеяться лишь на его непредсказуемость. А пока она вовсю пользовалась своей мимолетной славой и не отказывалась ни от одного дела. Предложение Латифы представилось ей весьма своевременной возможностью расширить клиентуру.

Дезире были посвящены первые полосы всех газет. За президентским помилованием последовала петиция о пересмотре дела, подписанная почетными гражданами страны: «Мы не верим, что друг жизни, цветов и детей — убийца. Может быть, его преступлениями являются бедность и цвет кожи?»

Мысль, что меня будет защищать тот же адвокат, что и такого известного человека, несколько дней поднимала мне настроение. Во время нашей первой встречи в ее крошечном офисе мэтр Патаки выказала твердую уверенность относительно благополучного исхода моего дела. Однако мне не понравилось, как она с мягкой улыбкой прервала мои взволнованные вопросы:

— Не стоит так нервничать!

И, повернувшись к Латифе, прибавила по-женски доверительно:

— Мой двенадцатилетний сын точно такой же. Ему всегда не терпится узнать на все ответ!

Они рассмеялись. Их смех потом долго неприятным эхом раздавался в моих ушах.

Я взял несколько дней отпуска, чтобы подготовиться к защите. Каждое утро я со страхом ожидал повестки в суд. Она пришла неделю спустя. В тот день газеты снова напечатали фотографию Дезире с букетом цветов в руках. Этому человеку сигарета спасла жизнь, а мне… Я содрогнулся, доведя мрачное сравнение до логического конца.

Официально не являясь моей женой, Латифа не имела права присутствовать на допросе. Мы расстались в просторном холле Дворца правосудия. Латифа крепко обняла меня и попыталась приободрить:

— Не волнуйся. Будь откровенен, и все пройдет хорошо. И главное, ты должен доверять своему адвокату.

Вот в этом она ошибалась. Трудно доверять отсутствующему адвокату, а Марен Патаки еще не пришла, когда я вошел в кабинет следователя. Тучная, коротко стриженная женщина изрыгнула приветствие:

— Присаживайтесь, господин растлитель малолетних!

Она заранее приняла решение, как и комиссар полиции. Отрицать вину было бессмысленно, и меня вновь охватил страх. Чтобы не встречаться взглядом с этой людоедкой, я стал рассматривать огромную картину: пошловатое произведение изображало группу детей, ангельского вида младенцев, резвящихся среди пышных облаков. Художник с максимальной точностью выписал их пухлые тельца, розовые попки и грудки. Перехватив мой взгляд, следователь прорычала:

— Хорошенькие девочки, да? А трогать их нельзя!

Внезапное появление мэтра Патаки не облегчило моего положения. Опьяненная славой, растрепанная адвокатесса вошла в кабинет с охапкой бумаг и торжественно объявила, что защита Джонсона на повторном процессе доверена ей, по личной просьбе обвиняемого. За свое опоздание она едва извинилась, чем заработала выговор следователя. Нимало не смутившись, адвокатесса выдвинула три пункта защиты:

1. Как доказало новое дело, упразднение зон для курения в административных зданиях привело к плачевным результатам. Мое умопомрачение в туалете есть результат фрустрации. Некая крупная компания по производству сигарет рассматривала возможность профинансировать восстановление курилок в Административном центре. (Намек на поддержку Табачной компании показался мне преждевременным. И почему адвокат упомянула об «умопомрачении»?)

2. Слова ребенка нельзя подвергать сомнению. Но ранее я не был судим, и для точного восстановления картины событий требовалась очная ставка.

3. Не исключено, что в детстве я подвергался сексуальным домогательствам. Без психиатрической экспертизы судебное разбирательство невозможно.

Я опешил и еле нашел силы повернуться к Марен и пробормотать:

— Все это неправда! В туалете ничего не произошло!

Ошеломленный взгляд адвокатессы показал мне, что моя ситуация еще хуже, чем я предполагал. Даже мэтр Патаки, обязанная меня защищать, не могла оспаривать слова девочки, а потому выбрала такой изощренный способ защиты, который, по сути, допускал признание моей вины. Она ободряюще шепнула:

— Доверьтесь мне!

Плотоядная улыбка все не сходила с губ следователя.

— Как справедливо отметила ваш адвокат, слова ребенка не подлежат сомнению. Жертва сейчас находится в соседней комнате. Я пригласила ее, чтобы она подтвердила свои обвинения.

Она сглотнула, и взгляд ее посуровел:

— Внесу ясность. Вы можете обращаться к Амандине только с моего разрешения. Малышка травмирована. Видеть вас для нее и так тяжелое испытание.

Что я мог ответить? Мое мнение никого не интересовало, мое слово не имело никакого веса. Я машинально метнул раздраженный взгляд на живописных пухлых младенцев. Следователь осклабилась:

— Руки прочь!

В кабинет вошла девчушка. Я едва успел рассмотреть доносчицу, как ее мамаша — стареющая Лолита в кожаной юбке и фиолетовой блузке — накинулась на меня:

— Сволочь! Знаешь, как надо наказывать таких, как ты?

Следователь не препятствовала ее ругани. Когда поток оскорблений иссяк, я счел разумным заметить:

— Мадам, я не прикасался к вашей дочери.

— Я вас просила помолчать, месье, — сухо отрезала следователь. — Тебя ведь зовут Амандина?

Не глядя в мою сторону, девчушка кивнула. На протяжении всего допроса она так и просидела, уставившись в пол.

— Ты узнаешь этого человека, Амандина?

Девочка не отвечала. Я посмотрел на людоедку. Ее толстое лицо с обвисшими щеками исказилось в гримасе нежности:

— Деточка, я знаю, что тебе тяжело вспоминать об этом. Давай, я буду спрашивать, а ты только говори «да» или «нет». Хорошо?

— Хорошо.

— Этот человек снял брюки?

— Да, мадам!

— Он оставил дверь открытой?

— Да, мадам!

— Он тебя напугал?

— Он на меня кричал. И у него была отвертка!

— Он тебя трогал?

Девочка не поднимала головы. На секунду она заколебалась и взглянула на свою мать. Та обняла ее за плечи:

— Скажи ей правду, доченька.

— Да, мадам, трогал.

— Я знаю, это очень трудно, но ты можешь сказать мне, где он тебя трогал?