Дуди Дуби Ду - Андрей Остроумов Страница 16

По словам Вероники, мужа с Артемовым связывали давние и нынешние темные дела. Хороводились они давно, были друзьями по жизни и партнерами по бизнесу. Арсений всегда удивлялся, какой у военного человека может быть бизнес, кроме как Родину защищать, однако лишних вопросов Самцу не задавал. Да и Артемову, постоянному гостю на совместных кутежах, тоже. Зачем? Меньше знаешь — крепче спишь. У мужиков свои дела, возможно даже криминальные, и коль они своими секретами не делятся, следовательно, их и знать ни к чему…

Кивком головы Арсений поздоровался с Артемовым. Тот в знак приветствия помахал ему ластами.

Из песочницы не торопясь выбрался Андрюша, степенно подошел, разместился на коленях Арсения и вежливо поздоровался:

— Здравствуй, дядя Арсик. Ты мне что в подарок привез?

— «Феррари» 1963 года, — ответил дядя и вручил малышу модель масштаба 1: 43, купленную во время последнего заграничного вояжа в Германию.

Мальчишка давно собирал автомобили, его коллекция насчитывала более двадцати разнообразных красочных экземпляров.

«Еще один коллекционер», — пронеслось в голове у Арсения.

— Prachtig, великолепно! — восхитился на двух языках вундеркинд и убежал с подарком в песочницу.

— А это тебе. — Арсений вручил Самцу пачку долларов. — Спасибо.

— Пятьдесят листов, — пересчитал деньги Самец. — Благодарю, что не забываешь. Молоток. Когда опять едешь?

— Не знаю. Решил тут другими делами заняться. Надоело. Кстати, ты плиточников уже нашел?

— Да есть там какой-то у Вероники, а что?

— Давай я сделаю?

— Ты? Ну, смотри. Дело твое. Но если накосячишь, добра не жди, хоть ты и родня. Пошли за стол, уже все готово.

Самец похлопал Арсения по спине, и они пошли в дом.

Семья Вероники всегда веселилась с размахом, во всю широту русской души. «Самцы гуляют», — говорили жители дачного поселка Академический, прикрывая окна с целью приглушить грохот охотничьего ружья, из которого гости, пребывая в состоянии крайнего безрассудства, по традиции расстреливали пустые бутылки, а иногда и подбрасываемую в воздух посуду. Именно под эти традиционные залпы, дребезг расстреливаемых мишеней и песни про камыш Арсений заснул. До этого он всласть повеселился с гостями и лихо сплясал мазурку с высокой дамой, которая представилась Джулией. (В отличие от глухонемой родственницы, она прекрасно слышала, а говорила порою даже слишком много.) После мазурки Арсений впал в депрессию, выпил в одиночестве под кустом смородины, побеседовал с утятами, отматерил не по делу Артемова, поплакал за баней. Вроде очнулся на втором этаже дачи и тут же отключился в тревожных предчувствиях и легких судорогах. Похоже, сказывалась и усталость, и травма головы, и буйная пьянка с доктором Шкатуло. Проспал до утра — на удивление без всяких тревожных и дурных сновидений…

Сознание упиралось в какую-то бетонную стену, в разбухшей, отвердевшей голове орудовало железным ломом, в пересохшем рту тяжко ворочался мешкотный язык. Бок согревало нечто живое и теплое. Арсений повернулся и уткнулся носом в монументальный, обтянутый белой футболкой божественной формы бюст, показавшийся смутно знакомым.

— Джульетта, — констатировал он.

— Джулия, — сладко потянувшись, отозвалась теплая особа. — Похмеляться будешь?

— А есть чем?

— Навалом, — быстро отреагировала Джулия и убежала вниз.

— Где все? — спросил горе-кутила, когда она вернулась со стаканом коричневого пойла в руках. — Сколько времени?

— Уже два. Уехали все, а меня Вероника за тобой присмотреть попросила, чтобы ты тут ненароком не угас.

— Что это? — поинтересовался Арсений, принимая из ее рук стакан.

— «Чивас Ригал». Восемнадцать лет в бочке. Сестра специально для тебя оставила.

— Неплохо, — решил Арсений и влил в себя совершеннолетний вискарь. У эстетки Вероники всегда был хороший вкус и нескончаемые запасы ее любимого напитка. Содержимое стакана ласково обожгло эпигастральную область, будто ангелочек голыми пяточками пробежал, припустилось вниз, замурлыкало по пустым кишкам. В голове значительно посветлело.

Арсений любил ее два дня, настойчиво и бессмысленно. На третий день решил, что с пьянством пора завязывать. И с любовью тоже. В голове застряли отрывочные эпизоды: неудачный поход за грибами, прогулки по берегу озера, где Арсений все время падал и бился головой о сучья деревьев, а также песня «В лунном сиянии снег серебрится…» в исполнении дуэта Джулии с деревенским балалаечником Никодимом. Арсений счел, что для выхода из пьянства нужен абсорбент, а лучшего поглотителя алкогольных токсинов, нежели парное молоко, в природе не существует… Вот они и пошли туда, где была корова, — к бабе Наташе, супруге популярного скомороха-менестреля, известного всей округе. Никодим угостил похмельного страдальца каким-то настоянным на прополисе зельем собственного изготовления, уселся с Джулией на лавочку и принялся распевать песни под виртуозный аккомпанемент старенькой желтой балалайки, зажатой между колен. Арсений прилег рядом, уснул на теплых коленках своей дачной возлюбленной и очнулся лишь на следующее утро на даче кузины.

С утра Джулия затопила баньку. Запарила веники, в неимоверном количестве заготовленные дядей Геной еще прошлым летом. Березовый, можжевеловый, дубовый. Заварила в ведре подливку на лаванде и зверобое. По хозяйству управилась, блинов напекла. Когда подоспело, разбудила Арсения и затащила его в парилку. Пару заходов грелись, пропотели, красными пятнами по телу пошли. Выбегали на улицу, из ведра холодной окатывались и опять в парилку, уже с веником, до озноба в спинном мозге, до предпоследней возможности дышать. Отлегло с души…

Закутанный в белую простыню Арсений лежал в гамаке и слегка раскачивался, держась за ветку растущего рядом куста смородины. В шаге от гамака — убранный для послепомывочного пиршества стол: самовар, горка блинов на тарелке, чашки с блюдечками, разукрашенные рябиновыми гроздьями, варенье из крыжовника в розетках. По другую сторону стола, запеленутая в такую же белую простынку, расположилась в кресле-качалке Джулия и тоже слегка раскачивалась, тихонько напевая под нос песенку про колокольчик. «Скользкая химера семейного благополучия», — придумал Арсений замысловатую подпись к идиллической картинке.

— Кто такая Магда? — щурясь в последних лучах уходящего лета, спросила Джулия.

— Называл?

— Называл.

— Жена.

— Редкое имя для русской женщины.

— Она полька.

— Полька? Ой как интересно! И где ты ее нашел?

— Нашел? На Арбате нашел. Шел и нашел на свою голову. — Арсений замолчал.

— Тебя что, за язык надо тянуть? Мне же интересно, — возмутилась Джулия.

— Что я там делал — не помню уже. Наверно, лекции прогуливал. Она зашла в магазин какой-то букинистический на пару с толстой подругой Таней. Я как увидел — влюбился окончательно и бесповоротно. Ну и пошел следом, как зачаленный. Весь Арбат за ними плелся. Они в автобус сели, а я за ними. Так и доехал до Парка культуры, все боялся заговорить. Помню, обалдел еще от того, что она без шапки была. Мороз на улице, а она без шапки. Волосы длинные, до багажника, распущенные…