Декрет о народной любви - Джеймс Мик Страница 16

— Простите, что пришлось посадить вас под арест, — произнес Муц. — Сколь бы ни показались вам странными мои слова, но данная территория находится под нашей юрисдикцией, а поскольку у вас не оказалось документов, придется расследовать ваши прошлые обстоятельства.

— Не проще ли посадить меня на ближайший поезд до Петербурга? — осведомился Самарин.

— До Петрограда две тысячи верст, к тому же пригороды Омска обстреливает артиллерия, — сообщил Муц. — Вам что, неизвестно? — Офицер пересек комнату и уселся на койку. При свете свечи разглядел еле заметное шевеление в шевелюре Самарина и отсел подальше. Под весом севшего из матраса вылезла солома.

— Когда меня арестовали, город еще назывался Петербургом, — заметил Самарин.

— И как давно это случилось?

— В тысяча девятьсот четырнадцатом. В тысяча девятьсот пятнадцатом меня осудили и отправили на каторгу в Белые Сады. В январе бежал. Восемь месяцев тому назад. Так долго шел…

— Завтра ваш рассказ выслушают, — пообещал офицер. — Но прежде я желал бы спросить у вас…

— Да? — произнес Самарин. Закашлялся, захрипел, сплюнул в угол, уперся локтем в колено, охватил лоб ладонью.

Чех видел: не простой усталостью измучен собеседник. Пять лет перемалывало его среди уголовников и дикой глуши. При встрече с Муцем некогда живой ум полыхнул обманчивым огоньком, но теперь апатия взяла верх. Офицеру и прежде доводилось наблюдать за тем, как ломаются каторжане, когда апатия уже не являет отсутствия живости — скорее живость становится редкой невольной попыткой скрыть апатию.

— Отчего у вас рука порезана?

— Здесь изрядно острых углов. На сук напоролся.

— Вы слышали о тунгусском колдуне с изуродованным лбом? — спросил Муц.

Самарин пожал плечами:

— Встречал одного похожего, в тайге, тому назад несколько месяцев. При неблагоприятных обстоятельствах.

— Поясните.

— Меня пытался зарезать другой каторжанин.

— Ах верно, покушение на людоедство… А после? Вы приносили сегодняшним вечером в город спиртное?

Самарин расхохотался, откинув голову. От удивления Муц привстал. Точно стоял доселе в парадной холодного, темного дома, перекрикиваясь с полусонным, еле слышимым собеседником с верхнего лестничного пролета, и вдруг хозяин распахнул дверь, включил свет и зажег камин. Нет, Йозеф не просто недооценил Самарина: тот даже не вступал в беседу до сих пор.

— Лейтенант Муц, — произнес арестованный, поднимаясь с пола, смерив дознавателя взором и держа при этом руку в кармане, в то время как другая ладонь оглаживала заросший растительностью подбородок, — товарищи назвали мне ваше имя загодя. Вы не находите происходящее странным? Вот я, например, студент, у себя на родине на каторгу попал лишь волей ныне свергнутой диктатуры да упраздненных законов, по которым меня осудили. Однако же вы бросили меня за решетку. Да кто вы такой? Офицер из евреев, направленный сюда армией сгинувшей империи, на службе у страны, в которой никогда прежде не бывали, ибо и государству тому всего лишь год от роду, да и лежит оно в трех тысячах верст отсюда. Пожалуй, это мне следовало бы запереть вас и расспрашивать, чем вы у нас занимаетесь!

Офицер поднял взгляд на Самарина: тот возвышался над лейтенантом, стоял, скрестив на груди руки, нахмурясь. Рослый арестант отчего-то даже казался опрятнее, чем давеча.

Из коридора донеслось рукоплескание.

— Молодец! — прокричал Бублик.

Муц почувствовал, как водоворотом засасывает его тоска. Посмотрел на сапоги, поджал губы, выдавил:

— Ну… Конечно же, я намерен вернуться в Прагу с первой же оказией… Что означает береста?

Офицер достал из кармана свиток. Самарин стремительно отобрал находку и поднес к свечному пламени. Береста сгорела быстро, арестованный обронил пылающий лоскут и затоптал.

— Так, ничего, — поспешно произнес заключенный. — Это в Белых Садах осужденные выбрасывали подобные записки из карцерных бараков. Не хотелось бы о былом вспоминать… Не заметил бересту в кармане.

— Целых восемь месяцев носили и не заметили?

— «К»… кто нее это?.. Кабанчик, кажется… Толковый был вор, ловко умел пролезать через тесное высокое оконце…

— А как же фотография?

— Как я уже объяснял юным чешским гвардейцам, в город я направлялся с севера, вдоль по реке, а когда миновал первое поселение, там, где тропа переходит в тракт, нашел на земле бумажник.

— В темноте?

— У меня отменное зрение.

— Вы знаете даму на дагеротипном портрете?

— А мне следовало с нею познакомиться?

— Так знакома она вам или же нет?

— А вам?

— Да, — признал Муц, — знакома. — Офицер потер лоб пальцами правой руки. — Какой из меня дознаватель? Я не знаток допросов…

— Ну и ладно, это ничего, — утешал Самарин. — По правде, мне не хватало света, чтобы углядеть карточку прежде, чем ваши люди у меня ее отняли. Позволите взглянуть?

Муц достал портрет и передал Самарину, тот уселся на койке и протянул изображение к свету, держа его, точно в рамке, указательными и большими пальцами обеих рук, впиваясь в белые края черными обломками ногтей, чтобы не запачкать.

Анна Петровна выглядела в точности как на сделанной Муцем гравюре для чешской банкноты в одну крону: всё тот же пучок длинных кудряшек на затылке, всё тот же жадный взгляд, но несколькими годами моложе и чуть радостней: Анна Предвоенная. Темное платье с высоким воротником показалось бы ныне старомодным, но явное легкомыслие, с которым остались расстегнуты две верхние пуговки, и то, как оперлась Анна рукою о лоб, подчеркивали тонкую ломаную линию шеи, выводя ее за пределы моды. И если студийный художник подчеркнул бы ровным освещением цвет гладкого лица, то карточка эта оказалась разбита на враждующие свет и тьму. Резкому контрасту между затененными и яркими участками на лице Анны вторило четкое противопоставление самой светотени и радостной улыбки. Освещение — неизвестно, был ли то солнечный свет или же театральные изыски электричества — выделяло крошечные морщинки и еле различимые изъяны даже на юной коже, что в сочетании с четко очерченными скулами и слегка вздернутым носом придавало модели и юный, и мудрый вид.

— Красавица, — заметил Самарин.

Произнеси он ремарку иным тоном, и Муц рассердился бы, пожалев, что показал карточку. А так слова, высказанные будто невзначай, будто быть красивой всё равно что иметь занятие плотника или ломового извозчика, точно на всякий городок надлежало приходиться по уездной красавице, прозвучали невинно.

— С вами бы согласились далеко не все, — ответил Муц. — Узнаете?

— Нет. Хотелось бы знать, когда сделан снимок. Хороший мастер, хоть и неизвестный.

— Автопортрет, — пояснил Муц, забрал карточку, отложил в сторону. — Есть ли у вас основания полагать, что даме на снимке может грозить опасность?