Мальдивы по-русски. Записки крутой аукционистки - Наталья Нечаева Страница 17

Отец говорил, что Дора для Пикассо стала своеобразной персонификацией начавшейся Второй мировой войны. Вроде это со слов самого художника. Я же лично думаю, что великий Пабло лукавил. Надоела ему Дора к тому времени хуже горькой редьки. А как расстаться по-хорошему – не знал. Наверно, она ему еще и скандалы закатывала. Видно же, образцово истеричная натура! Кстати, если я правильно помню, Дора в конце концов попала-таки в психушку.

А может, просто не могла смириться с тем, какой останется в истории? Может, наоборот, была нормальной теткой? А Пикассо ее так. Ну, вот меня бы в таком виде изобразили – что, обрадовалась бы я? То есть, по сути, ты – красавица, а весь мир считает, что страшнее тебя и на свете-то нет. Художник постарался. Скажите, нужна мне такая слава? А автору что? Будет трындеть о художественном видении, о том, что не он командует своим талантом, а наоборот.

– А у кого она сейчас, не знаешь? – равнодушно спросила я. – Ну, в смысле кто этот холст выкупил? «Daily Telegraph» предположила, что это кто-то из наших. – Мне показалось, что я очень ловко ушла от скользкой темы. Если бы Паша ответил, во-первых, мы бы логично перешли на других художников, а во-вторых, я бы разжилась потрясной сенсацией, ведь владелец Доры по сей день – аноним.

– О таких вещах не принято говорить, – уклончиво сообщил он, и я поняла: знает! А раз знает – скажет. Вопрос времени. – Портрет больше сорока лет находился в частной коллекции Гитвицев, это американские мультимиллиардеры, – зачем они его продали? Я бы ни за что с Пикассо не расстался. Ну, так что, согласна мне позировать? Даш, у тебя такие необычные глаза. Я уже просто вижу этот холст.

– Знаешь, Паш, я, конечно, современное искусство обожаю, а Пикассо вообще один из моих любимцев, но себя в этом ключе я как-то не вижу. Не мой стиль.

– Да я не о стиле, Даш, я о цене. Пикассо – это Пикассо, а Чурилин – это Чурилин. А как бы ты себя видела? Ну, кому бы из художников ты бы согласилась позировать?

По правде говоря, может, в этом и стыдно было признаться, но я бы ни за что не отказала Серову, который «Девочка с персиками». Или Мане, Эдуарду, который «Олимпия». Вот насчет Клода, пожалуй, еще подумала бы. Слишком у него лица размыты, красота ускользает. Да, собственно, я даже Илье Глазунову бы доверилась. Но как Паше об этом скажешь? Разочаровывать то не хочется. С другой стороны, и современное искусство бывает разным. Да взять хотя бы портреты Модильяни. Очень даже ничего! Ну, глаза у женщин на разных уровнях и шеи, как у жирафов, так ведь стильно! И того же Пикассо вполне пристойные работы имеются, на стыке розового и голубого периодов, когда он еще вполне людей рисовал.

– Может, Уорхолу? – предположила я, изображая усиленную работу мысли. – У него портреты Мэрилин Монро очень неплохие.

– Уорхол? – Паша посмотрел на меня с интересом. – А ты в курсе, что Пикассо и Уорхол сейчас самые востребованные художники? Уорхол в рейтинге востребованности сместил Клода Моне со второго на третье место. Так что теперь они на одной жердочке – Пикассо и Уорхол.

– А кто там еще среди лидеров?

– Ну, первую тройку я назвал, четвертым венецианец Антонио Каналетто идет. Представь, выскочил с 239-го места сразу на четвертое!

– Так бывает?

– Как видишь. Вдруг стал модным. Вдруг поперло. Ну, примерно как у меня на Sotheby's.

Счастливый холодок просвистел вдоль моего позвоночника: наконец-то мне повезло! Наконец-то я встретила мужчину, с которым не стыдно идти по жизни. И никто не сможет меня упрекнуть, что я продалась за деньги! Наоборот. В скромном малоизвестном художнике я разглядела гения. И наша внезапно вспыхнувшая любовь возбудила в нем такие творческие силы, такую мощь и энергию, что его работы мгновенно оценили настоящие знатоки искусства, и в мировом рейтинге он потеснил самого востребованного художника современности – Пабло Пикассо.

«Подобное к подобному», – станут говорить о нас. Как там выразился милейший Сергей Сергеевич? Талант к таланту? И это – истинная правда!

– А кто еще? – выплывая из мечтательного тумана, спросила я. Надо же знать, с кем придется конкурировать!

– Ротко, Шагал, де Коонинг, Фернан Леже, Баскиа, Люсьен Фрейд. Знакомые имена?

Из всех вышеперечисленных я, понятно, знала Шагала, что-то слышала о Марке Ротко и Фернане Леже. Могла припомнить даже одну работу Виллема де Коонинга. Имена Баскиа и Фрейд звучали для меня совершенно незнакомо. Если только это не тот самый Фрейд, который.

– То есть сплошь нонконформизм, – понимающе кивнула я.

– А что делать? Каков мир – таково и искусство. Ты ведь тоже почему-то не сказала, что хотела бы позировать, допустим, Тициану или Рафаэлю.

(Эк, хватил! Еще бы Леонардо да Винчи вспомнил! Мне эти гении и в голову-то не пришли. С чего? Все-таки свое место в этой жизни я хорошо понимаю. Надо и совесть иметь!)

– Уорхол… он такой… весь на нерве. – Я артистично «подбирала» слова, волнуясь и трепеща. Потому что о настоящем искусстве нельзя говорить иначе. И потом, Паша, когда в меня по-серьезному влюбится, ясное дело, на холст все свои чувства выплеснет. Так что из меня вполне может получиться Джоконда в современном исполнении. – Как же тебе позировать, если ты в круиз собрался, – закинула я вожделенную удочку. – Или уже передумал?

– Что ты, – он посерьезнел, – Арктида – это святое. И потом, это всего лишь две недели. Я даже отдельную каюту взял, чтобы никто не мешал. На ледоколе одноместных нет, пришлось за двух человек платить.

«Ну же! – торопила я. – Ну не стесняйся! Ну, говори: типа, Даша, поехали со мной, это судьба, не зря я оплатил именно два места.»

Но он снова заговорил о другом. Видно, своими познаниями в живописи я сразила его окончательно. Вот, скажите, тянули меня за язык? Нет бы прикинуться просто восторженной дурочкой. С другой стороны, зачем ему дурочка? Гала, между прочим, из всех воспоминаний представала женщиной волевой, сильной и жесткой. А Дали ее боготворил!

Ладно, подождем. Еще не вечер.

– Ты говорил, что, кроме Рериха, никто Север по-настоящему не понял?

– Да. А знаешь почему? Рерих обладал тайным знанием о Севере, об Арктиде, Гиперборее.

– Откуда?

– Он же посвященным был! И потом, вспомни, с кем он дружил. С Еленой Блаватской. Да и супруга его много чего понимала.

Эзотерические бредни не волновали меня никогда. Всяческие там контактеры типа Блаватской представлялись мне, как бы это сказать, ну, не совсем здоровыми, что ли. Всегда.

Но не сейчас.

– Так, может, возросший интерес к творчеству Рериха и объясняется тем, что тайное знание стало распространяться по земле? – умно спросила я.

– Конечно, Даш. Вселенная только-только приоткрывает свои тайны. И далеко не всем. Мне кажется, там, на полюсе, среди вечного ледяного безмолвия, я много чего пойму. И сумею рассказать об этом людям своими работами. При жизни Рериха его работы стоили копейки! Несколько лет назад Ростропович купил его холст «Сокровище ангелов», кажется, за 484 тысячи долларов. Ну, помнишь, та, где на фоне песчаных барханов огромная фигура ангела с крыльями? А на заднем плане много других ангелов.