Ворошиловград - Сергей Жадан Страница 17

Коча совсем обессилел, сидел на катапульте и лениво отбивался от водителя, какого-то своего давнего приятеля, который так же лениво пытался подбить Кочу работать дальше, то есть заправить его перед дальней дорогой. Я вышел на улицу и заменил старика на его боевом посту. Солнце, пахнущее бензином, и висело над нашими головами, как бензиновая груша.

Работа внесла в мое смятение определенную размеренность и упорядоченность. Когда тебе есть чем заняться, меньше думаешь о коридорах будущего, по которым так или иначе придется пройти. Я помогал компаньонам, до вечера крутился под оранжевым июньским небом, а вечером Коча достал консервы, забил пару папирос и надел мои наушники. Мы сидели под яблоневыми ветвями молча и расслабленно, ощущая кожей, как спадает жара и от реки постепенно поднимается свежесть. Когда совсем стемнело, Травмированный начал собираться, мылся под желтым пластмассовым рукомойником, поливался парфюмерией. Надел свою пижонскую белую рубашку и спустился в долину к золотому электричеству и сиреневым теням в переулках, где его ждали любовницы, открыв окна в черную свежую ночь.

Ночной воздух и сладкий драп делали сон глубоким и размеренным, словно вода в старом русле; кожа, разогретая солнцем, к утру охлаждалась, хотя простыня еще долго сохраняла тепло, передавшееся от тела. Утром Коча поднял меня своими байками, приготовил завтрак и выгнал на улицу чистить зубы. Всё это напоминало какое-то детское туристическое путешествие, я совсем выпал из времени и, неожиданно получив отпуск, круиз на бензозаправку, ошалело блуждал теперь между склонов, оплетенных травой, и ржавого железа, в котором прятались полевые птицы. Травмированный смотрел на меня так же недоверчиво, но не слишком сурово; на следующий вечер, уже в среду, снова достал мяч, вынес из гаража две банки из-под краски и, поставив меня на эти импровизированные ворота, долго оттачивал удар левой. Кое-кто из водителей меня узнавал, здоровался, спрашивал, как дела, надолго ли я и где мой брат. Я избегал прямых ответов, говоря, что всё нормально, хотя понимал, что говорю неискренне. Впрочем, никого это не касалось.

В четверг днем появилась Ольга. Приехала на своем скутере, с большой плетеной корзиной на плече. Корзина билась о руль и мешала ехать, Ольга легкомысленно обогнала фуру, соскочила с трассы и, промчавшись к заправке, вырулила перед нами. Мы с Кочей сидели на креслах и отгоняли навязчивых ос, которые крутились вокруг, сбитые с толку запахом табака и одеколона. Ольга спрыгнула со скутера, поздоровалась с Кочей, кивнула мне.

— Ты еще здесь? — спросила.

— Да, — ответил я, — решил взять отпуск. За собственный счет.

— Понятно, — сказала Ольга. — Как там твои друзья?

— Какие друзья?

— На джипе.

— А, эти. Прекрасно. Оказались милыми людьми.

— Серьезно? — не поверила Ольга.

— Крутили мне музыку, предлагали дружить.

— Ну и как?

— Музыка? Говно.

— А дружить?

— Я думаю, — признался я.

— Ну-ну, — холодно сказала Ольга. — Вот, Коча, держи, — протянула старику корзину и пошла в гараж к Травмированному. Поблагодарить Коча не успел.

В корзине оказались свежий хлеб и молоко в пластиковой бутылке из-под кока-колы. Коча с удовольствием отломил кусок хлеба и схватил его своими желтыми и крепкими, как у старого пса, зубами. Протянул мне бутылку с молоком. Я отказался. Скутер сверкал белыми боками, быстро нагреваясь под солнцем. В долине было тихо, между деревьями сновали птицы, словно пытаясь найти в воздухе менее прогретые участки.

Через некоторое время из гаража вышла Ольга. За ней, в рабочей одежде, вытирая шею белоснежным платком, пыхтел Травмированный. В руке держал какие-то бумаги, которые, очевидно, только что получил от Ольги, недовольно размахивал ими и пытался что-то ей объяснить. Но та его даже не слушала.

— Шура, — сказала она. — Ну что ты от меня хочешь?

Травмированный скомкал бумаги, сунул их в карман куртки и, размахивая кулаками, исчез в гараже.

— Что там у вас? — спросил я на всякий случай.

— Ничего, — коротко ответила Ольга. Села на скутер, завела его, посидела так секунду, заглушила двигатель. — Герман, — сказала, — у тебя сейчас много работы?

— Вообще много, — растерялся я. — Но именно сейчас у меня перерыв.

— Давай сходим на речку, — предложила она. — Коча, — обратилась к старику, — ты не против?

Коча в знак согласия сделал большой глоток.

— Ну так что — ты идешь? — Ольга снова спрыгнула со скутера и отправилась по склону вниз. Мне не оставалось ничего другого, как встать и пойти следом.

Она шла впереди, отыскивая тропинку между густых кустов терна и молодых шелковиц. Склон круто обрывался, трава забивалась ей в кроссовки, со стеблей слетали бабочки и осы, под ногами мелькали изумрудные ящерицы. Я едва успевал за ней, изнемогая от бега сквозь раскаленный воздух. Зелени становилось всё больше, долина то показывалась из-за высоких веток, то пряталась за ними, несколько раз дорожка просто исчезала, тогда Ольга легко соскакивала в траву и пробиралась вперед. Наконец я не удержался на ногах и покатился вниз по горькой полыни, проклиная всё на свете.

— Эй, что там? — крикнула Ольга откуда-то снизу. — С тобой всё хорошо?

— Хорошо-хорошо, — недовольно ответил я.

Мне не нравилось, что она заметила и мою усталость, и то, как я закатился в эти травы, и то, что я не выдерживаю темпа, который она задала еще там, на горе. Ну, давай, — думал, — подойди и подай мне руку помощи. Для чего-то же ты меня затащила в эту чащобу. Давай, подойди ко мне.

Но она и не думала подходить. Она стояла где-то внизу, за стеблями, невидимая и разгоряченная бегом, стояла и ждала, так что я должен был подняться и, выгребая из карманов песок, двинуться вперед, на ее дыхание. Дальше шли молча. Речка была не так близко от заправки, проще было спуститься сюда по трассе, но Ольга упрямо обходила деревья и кусты, продиралась сквозь бурьян, перепрыгивала через норы и ямы, и вдруг дорожка оборвалась — внизу, прямо под нами, поблескивало русло. Ольга шагнула вперед и, соскользнув по крутому меловому склону, легко съехала к воде. Я обреченно скатился за ней. На берегу был небольшой клочок песка, окруженный со всех сторон камышом.

— Только не смотри, — сказала Ольга. — Я без купальника.

— Вижу, — сказал я.

Она сбросила свое длинное платье, под которым оказались только белые трусики, и вошла в воду. Я хотел отвернуться, но не успел.

— И плавать я тоже не умею, — сказала она, стоя в воде по горло.

— Я тоже, — ответил я, сбросил свои танкистские доспехи и пошел к ней.

Вода была теплой, меловые горы, отражая солнечные лучи, прогревали ее, в такой воде совсем не хотелось двигаться.

— Я, — сказала Ольга, — когда-то работала вожатой в пионерском лагере. Это километров сорок отсюда. И мы каждый день с напарницей должны были вылавливать из реки пионеров.

Конец ознакомительного фрагмента