Вкус дыма - Ханна Кент Страница 17

Та охнула и поставила тарелку с хлебом на землю, чтобы без помех выразить охвативший ее ужас.

– Агнес?! Та самая Агнес, сообщница Фридрика? Убийца Натана Кетильссона? – Роуслин прижала ладони к раскрасневшимся щекам и круглыми глазами уставилась на Маргрьет. – Но послушай! Ведь я же именно по этой причине и пришла! Оуск Йоуханнсдоттир говорила, что у нее был разговор с Соффией Йоунсдоттир, а брат Соффии, Йоуханн, служит батраком в Хваммуре… так вот, Соффия сказала, что Блёндаль решил забрать Агнес из Стоура-Борга, потому что нельзя рисковать жизнью таких уважаемых граждан, и…

Роуслин осеклась, осознав свою промашку. Маргрьет, поджав губы, одарила ее уничтожающим взглядом.

– Ой! Маргрьет, правда, я совсем не хотела сказать… – Округлые щеки Роуслин вспыхнули как маков цвет.

– Да, Роуслин. Правда, что Блёндаль поселил на нашем хуторе одну из убийц и что ни меня, ни Йоуна даже не спросили, что мы об этом думаем… но вот почему Блёндаль принял такое решение – только он один и знает.

Роуслин выразительно закивала:

– Да-да, конечно! Оуск и в самом деле ужасная сплетница.

– Вот именно.

Роуслин все кивала, затем шагнула к Маргрьет и положила руку ей на плечо:

– Я тебе так сочувствую!

– С чего бы это?

– Ну как же – ведь у тебя в доме будет жить убийца! Каждый день тебе придется смотреть в ее жуткое лицо! А уж как, верно, будет тебе страшно за себя, за мужа и бедняжек дочерей!

Маргрьет фыркнула.

– Лицо у нее вовсе не жуткое, – заметила она, но Роуслин ее не слушала.

– Знаешь, Маргрьет, мне довольно много известно об этом убийстве, и позволь тебя предостеречь, что я немало ужасов наслушалась о тех трех злодеях, которые лишили жизни добрых людей Натана Кетильссона и Пьетура Йоунссона!

– Вот уж кого трудно назвать добрыми людьми, так это Натана и Пьетура.

– Но они и вправду были добрыми! Не без греха, конечно, но…

– Роуслин, Пьетур перерезал горло трем десяткам овец. Он был обыкновенный вор.

– И все равно они были почтенными гражданами Исландии! А как же родные Натана? Подумай о них! О Гвюндмюндуре, его брате, о жене Гвюндмюндура и их малых детишках! Ты же знаешь, они сейчас перебрались в Идлугастадир, чтобы отстроить дом и мастерскую Натана.

– Роуслин, если то, что я слышала, правда, Натан больше времени проводил в постелях замужних женщин, нежели в своей мастерской!

Роуслин осеклась, опешив.

– Э-э… что с тобой, Маргрьет?

– Дело в том, что… – Маргрьет обернулась на входную дверь, – все не так просто, – наконец пробормотала она.

– Но ты же не считаешь, что они заслуживали смерти?

Маргрьет фыркнула:

– Нет, конечно.

Роуслин окинула ее настороженным взглядом.

– Ты же знаешь, что эта женщина виновна в убийстве?

– Да, я знаю, что она виновна.

– Вот и хорошо. Тогда позволь дать тебе совет: лучше не поворачивайся спиной к этой… как там ее?

– Агнес, – негромко ответила Маргрьет. – И ты, Роуслин, знаешь ее имя.

– Ну да, Агнес Магнусдоттир – вот как ее звать. Будь осторожна. Знаю, ты мало что можешь сделать, но хотя бы попроси у сислуманна охрану, чтобы следили за ней днем и ночью. И пускай ее держат в наручниках! Говорят, из этих троих осужденных Агнес – главная преступница. Тот юноша, Фридрик, делал все, что она ни прикажет, а девушку она заставила следить, чтобы их не застали врасплох, да еще привязала ее к дверному косяку, чтобы бедняжка не сбежала! – Роуслин шагнула вперед, вплотную придвинулась к Маргрьет. – Я слыхала, что именно Агнес нанесла Натану восемнадцать ударов ножом. Восемнадцать подряд!

– Да неужели? – пробормотала Маргрьет. Она уже всей душой желала, чтобы Снайбьёрн наконец вернулся и увел свою благоверную.

– В горло и в живот! – Лицо Роуслин пылало от возбуждения. – И даже – сохрани нас, Господи! – даже в лицо! Говорят, она вонзила нож ему в глазницу! Проткнула, словно яичный желток! – Она с силой стиснула плечо Маргрьет. – Я бы в одной комнате с этой женщиной глаз сомкнуть не смогла! Лучше уж спать в хлеву, чем так рисковать! Ох, Маргрьет, я просто поверить не могу, что слухи оказались чистой правдой! Убийцы среди нас! До чего только докатился этот приход! Хуже, чем то, что рассказывают про Рейкьявик! И подумать только, она стояла на том самом месте, где сейчас играют мои доченьки! Меня от этой мысли в дрожь бросает. Вон, гляди – и руки покрылись гусиной кожей! Бедная моя Маргрьет, как же ты все это выдержишь?!

– Справлюсь, – отрывисто бросила Маргрьет, наклоняясь, чтобы поднять с земли тарелку с ржаным хлебом.

– Правда? А где же Йоун, почему не охраняет свою жену?

– Йоун в Хваммуре, у Блёндаля. Я же говорила.

– Маргрьет! – Роуслин выразительно воздела руки к небесам. – Каков злодей этот Блёндаль, оставил тебя и твоих дочек наедине с этой женщиной! Знаешь что? Я останусь здесь, с тобой.

– Ни в коем случае, Роуслин, – отрезала Маргрьет, – хотя и спасибо, что так беспокоишься обо мне. А теперь – не хотелось бы тебя выпроваживать, но овцы сами себя не подоят.

– Может, тебе помочь? – осведомилась Роуслин. – Дай-ка я возьму этот хлеб и занесу его в дом!

– До свидания, Роуслин.

– Может, если б я увидела ее собственными глазами, я сумела бы оценить опасность, которая угрожает тебе. Да что там – всем нам! Что помешает ей ночью тайком выбраться из дома?

Маргрьет взяла Роуслин за локоть и развернула лицом в ту сторону, откуда та пришла.

– Спасибо, что заглянула, Роуслин, и за хлеб спасибо. Ступай осторожней, смотри под ноги.

– Но…

– До свидания.

Роуслин напоследок оглянулась на дом, затем выдавила улыбку и, неуклюже ступая, двинулась вниз по холму, к Гилсстадиру. Дочки заковыляли следом. Маргрьет стояла, стиснув тарелку с ржаным хлебом, и смотрела им вслед до тех пор, пока все трое не превратились в едва различимые точки. Лишь тогда она присела на корточки и кашляла, покуда рот не наполнился вязкой слизью. Маргрьет сплюнула в траву, медленно выпрямилась и, развернувшись, ушла в дом.

* * *

Войдя в бадстову, я вижу, что кровать, на которой спал офицер, пуста. Должно быть, он присоединился к сотоварищам; я слышу, как они болтают за окном на смеси датского и исландского. Вероятно, они не видели, как хозяйка хутора втолкнула меня в дом. Дочерей хозяйки, которые спали на других кроватях, тоже нет. В комнате ни души.

Ни души.

Никто не следит за каждым моим движением, у дверей нет стражи, я не связана, не закована в кандалы, не заперта снаружи. Я свободна – и одна, совсем одна. При мысли об этом меня охватывает оцепенение. Но ведь наверняка же кто-то подсматривает за мной в замочную скважину? Наверняка же кто-то прильнул к незаметной щели в стене и ждет, затаив дыхание, что я стану делать, ждет повода ворваться в комнату и наставить на меня обличающий перст, словно острие ножа на горло?

Конец ознакомительного фрагмента