Альпенгольд - Елена Соловьева Страница 17

…

Дом, который сняла Паша, недалеко от общаги, в так называемом Шихане – районе деревянных домов, зажатых между автовокзалом и городком Вторчермета. Здесь грязь сократила владения пешеходов до тонких тропинок, здесь почти деревенские виды и лабиринты коротких, мало кому знакомых улиц.

А дом Пашин – ухоженный, с большой русской печью. Бедный, но чистенький и особо ласковый. Он точно качает в колыбели печного тепла, двуспальная хозяйская кровать скрипуча и мягка до безобразия и старинный буфет пахнет деревенским детством. Тут, оказывается, прижился Серж. Он сидит за столом в расстёгнутой рубахе. Перед ним варёная картошка, сметана и сгущённое молоко. Чуть погодя, Граф констатирует: «Ну, ему надо книжку почитать, полежать. А Павлине – чё? Она замужем была. А Серж человек слабый, энергии не хватает одному». В этом году особенно суматошная, дождливая осень, без тепла и ласки бабьего лета.

…

«Энергии одному не хватает». И мне не хватает, и Ложкину. Зато Сергей Ефграфович, пока не нашёл квартиры, спит в клубе под вывеской: «Здесь живу я. Ближе полутора метров не подходить». А Ложкина я глажу за доброту, за последние деньги, потраченные женщинам на цветы, за то, что «Вечер абсурда» в Доме актёра смотрела не одна, за то, что он любит шуршать опавшими листьями и смотреть на осенний Свердловск.

…

(Разное)

«Умозаключённый» – Наташка при игре в «Крокодила».

Сальвадор Дали. Картина «Раскрашенные удовольствия» точно ключиком открывалась – «чёрным провалом» – «прямоугольником, скошенным по диагонали», который начисто лишал изображённые на пространстве полотна объекты точек опоры.

21 октября 1990

– Э-э-э-э, – Сергей Ефграфович искал слова перед аудиторией новичков. Шло собрание для тех, кто должен уже совсем скоро выехать на сборы в Туюк-су. – Э-э-э-э… Здесь, в городе, вы можете играть кого угодно. Штирлица, Мюллера, а там, в горах, вы станете сами собой. И одно это уже хорошо… э-э-э…

Новички слушали человека-легенду, широко открыв глаза. И я вспомнила, как пыталась не отстать от нас на кроссе башкирка Аська. Они стараются. «Банановой конторой» быть никто не желает. Все хотят стать настоящими. Я им даже позавидовала.

24 октября 1990. О тишине

На город опустился туман. И по вечерам с Уктусских гор, где обычно заканчиваются наши кроссы, открывается чудесный вид. Город окутывает золотистый дым, и каждый огонёк окружён искрящимся облаком. Тишина. В ней я, как нелепый птенец Феникса, возрождаюсь вновь, собрав все разрозненные, распылённые краски и радости. И как блаженно приходящее постепенно ощущение неущербной самости.

И странно, как-то сами собой вернулись, будто вышли из-за белой спины тишины, давно забытые дом, цель, путь. Да, я была права, когда, выбирая доктора, слушала осень.

Оказывается, в тишине есть белые ступени. Если только ты захочешь их.

27 октября 1990

…

К концу близится октябрь. Жизнь костенеет, кончается летнее кочевье по комнатам пустой общаги. На зимний прикол становится жизнь. Нынче это – комната 529, корпус «Г» и, конечно же, альпклуб.

Аська каждый вечер возится со швейной машинкой, шьёт снаряжение для сборов в Туюк-су – просто как Золушка перед первым балом. Маринка напевает, помахивая только что полученным письмом: «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – родимый альпклуб». На двери «родимого альпклуба» красуется: «Ответственная Татьяна Борзова, к. 509». Надпись ужасно злит Флориду Георгиевну.

4 ноября 1990. Весёлое время (разное)

…

Рисунок у группы 134 проходил в аудитории с большими стеклянными дверьми. Жанна имела весьма вдохновенный вид и розовый ободок в тёмных волосах, что, несомненно, к ней шло. Она уже занесла руку с отточенным карандашом над листом ватмана, но тут появилась я.

– Ну, слава богу, Смирнова, а то у меня уже нехорошее предчувствие: получу письмо откуда-нибудь из Красноярска, мол, здравствуй, это – я.

– Ну что ты, какой Красноярск, там все давно переженились, но не на мне…

Разговор мы переносим на шумную улицу. Берём два билета в «Совкино» (опять по два рубля, и чего так дерут?). Проталкиваемся сквозь очередь за табаком по госцене. Переплатив, зато без очереди, покупаем пачку «Полёта» у горластых цыган и отправляемся пить кофе в «Дебют». Кооперативное кафе курильщиков, где нет пресловуто-добродушного «У нас не курят». У них курят, с чего, я думаю, доходы кооператива возрастают раза в два.

– Человеком себя ощущаешь, – сказала Жанна, затягиваясь.

– И туалеты мыть не отправят, и 20 нарядов вне очереди не дадут, – прихлебнула я из маленькой чашечки кофе.

…

На сорок дней есть традиция – уносить с собой ложки с поминального обеда. Тётка Анна взяла в универсаме 40 штук, за ней мгновенно образовалась очередь. Настороженные люди стали очень наблюдательны, кое-кто уже радовался своей предусмотрительности.

Наконец заволновалась кассирша:

– Что, скоро и ложки пропадут?

Тётка Анна пожала плечами:

– У меня – поминки, они (кивок на толпу) не знаю чего…

По очереди прошёл гул разочарования.

…

По радио дикторы весёлыми голосами наперебой делятся «заветными рецептами»: в меню пшено и овощи, о мясе – ни слова, впрочем, как и о яйцах.

7 ноября 1990. 73 годовщина Великой Октябрьской социалистической революции

О женщинах и рапирах

Дни первого снега. Не так остры они в этом году. Душа моя – не бледная, только что отлучённая от тепла иллюзий девочка. Я – сильная. Да, да, да. Ложкин спросил как-то: «Ленка, я – слабый человек?» Я начала уклончиво: «Понима-а-а-аешь, Вадик». И совершенно зря, по-моему. Потом был разговор с Измоденовым в комнате 529 при внезапно отключившемся свете и его убеждённость в слабости Сергея Ефграфовича. И мой панический страх.

Как много дней назад, я ощутила себя стоящей на краю. Я знала, слишком знала, стоит сделать шаг, поверить, и полетишь вверх тормашками. Все твои понятия и принципы развернутся на 180 градусов, и мир оцарапает другой гранью, неведомой тебе раньше. Захочется выть: «Знание не есть счастье». И под серыми холодными убеждениями Измоденова, как под ветром, обеими руками грести к себе тёплые обрывки разноцветных иллюзий. И мастерить из них крышу над своим уютным замкнутым мирком.

Но я также знала, что не умею этого. Что, едва почуяв что-то неординарное, похожее на истину, сама разрушу свой домик. Каким удобным бы он мне ни казался. Не возьму ничего, ни одного клочка, чтобы прикрыться, и пойду… А там получу очередную порцию дождя, сквозняка и ветра.