Елка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы - Ольга Камаева Страница 18

Ведь ради их же детей…

17 ноября

Вечером перелистывала томик Ахматовой и наткнулась на жуткое стихотворение. Странно, раньше казалось, что оно слишком сгущает краски. У Ахматовой непростая судьба, а от нервной жизни рождаются несчастливые дети и мрачные стихи.

Но теперь примерила на себя — все сходится:

Осуждены — и это знаем сами —

Мы расточать, а не копить.

Делаешь, стараешься…

Иди один и исцеляй слепых,

Чтобы узнать в тяжелый час сомненья

Учеников злорадное глумленье

И равнодушие толпы.

Равнодушие родителей я уже пережила. До глумления учеников пока не дошло, но неужели и к нему стоит готовиться?!

Страшно работать с такой мыслью. И жить страшно.

Бррр. Один пассив и негатив.

А в чем позитив?

Надеюсь, они обязательно поймут, пусть и не сразу: я желала им добра. Пусть даже это будет стоить мне стольких нервов. Ведь не идти же у них на поводу, в самом деле!

На родителей тоже надеялась…

19 ноября

Ура! Наконец-то могу себя поздравить! А то заладили: это плохо, того недостаточно… Ну что, съели?!

Хотя, если честно, моя заслуга невелика. Вот Илюшка Смирнов — молодчина! Проводили в школе олимпиаду по истории, и он в девятых занял второе место! Первое, конечно, Озерова, но она у Мадам уже который год на репетиторстве сидит. А Илья сам на олимпиаду попросился, сам готовился, я ему только задания за прошлые годы нашла. И — ну дайте же себя похвалить! — наверное, все-таки неплохо объясняла на уроках.

Он вообще хороший мальчишка. Спокойный, рассудительный, ответственный. Из кожи вон не лезет, но все у него как-то основательно выходит, по-мужски. В классе к нему хорошо относятся, и, будь он поактивнее, вполне мог бы потеснить Рубина на его пьедестале.

На городскую олимпиаду решено на всякий непредвиденный случай готовить обоих — и Озерову, и Смирнова. Часть тем возьмет Мадам, часть я. Послезавтра первое занятие, и нужно обязательно самой просмотреть все прежние задания. Теперь лицом в грязь ударить никак нельзя.

23 ноября

Случайно наткнулась в шкафу на старый учебник по новой истории (забавно звучит: история XVII–XIX веков — новая, а учебник, которому 25 лет, — старый!). По нему еще мама училась.

Полистала. Удивительно — совершенно другие акценты. Тогда все ругали капиталистов: кровопийцы, эксплуататоры, тянут соки из трудового народа… В нарастающем противостоянии родилась классовая борьба — активная, даже агрессивная, как переспелая невеста. Но вот ей встретился парубок, призраком неприкаянно бродивший по Европе, и, дело молодое, пошли детки: во Франции, Германии, Италии, Австрии… Правда, пока недоношенные и быстро чахнущие. Это я про революции.

Прямо история в эротических картинках. Что-то подозрительные у тебя, Ленка, ассоциации…

Чушь все это, конечно. Убило другое.

Никогда не задумывалась, а тут вдруг поняла: у нас ведь сейчас тоже капитализм! Значит, у меня есть классовые враги.

Что у меня мало друзей, я знала, но всегда успокаивалась тем, что нет врагов. Оказывается, зря.

Но кто они? Те, про кого кричат на каждом углу — олигархи, они же капиталисты, кровососы и прочая, и прочая? Но горстка людей, пусть даже очень богатых и могущественных, не удержит в повиновении десятки миллионов. Если только эти миллионы сами не горят желанием повиноваться. Может, поэтому я никакой борьбы и не замечаю?

Или сама теория неверна? Может, и нет ее вовсе — этой самой борьбы?

27 ноября

О политике мы с Сережей никогда не разговаривали. А тут не удержалась и, похоже, зря. Чем больше он удивлялся, тем больше я зажималась, в итоге спуталась и ничего связного не сказала. Конечно, его можно понять. Одно дело услышать от учительницы рассказ о ее борьбе с классом (на это он был обречен!), и совершенно другое — рассуждения о классовой борьбе.

— Не думал, что молодые, а уж тем более симпатичные девушки интересуются политикой… Лен, ты случайно в депутаты не собираешься?

Никуда я не собираюсь. Все шуточки… Серьезно совсем не с кем поговорить. Одним неинтересно. Другие свое долбят, никого не слышат. Третьи осторожничают. Покоробило, но вот и Сережа, кажется, из последних.

Разговора не получилось. Но, увидев, что я расстроилась, он попытался сгладить неловкость:

— Знаешь, мы недавно один объект закрыли. Дачный поселок. Забор, видеонаблюдение, охрана — полный комплект. Место обалденное, рядом лес, речка… Так вот, из шестнадцати домов один заказал олигарх местного розлива, пять отошло администрации, рядом — прокурор, начальник налоговой, директор мясокомбината, начальник природоохранной зоны и дальше по мелочи. Все свои.

— Хочешь сказать, они — один класс?

— Я бы сказал, клуб по интересам.

— И в чем их интерес?

Он помолчал. То ли думал, то ли просто подбирал нужные слова.

— А какой есть при капитализме? Увеличение капитала, получение прибыли. А у тебя, я вижу, свой интерес. Смотри, Лен, затянет.

Ничего со мной не случится!

— Как же я детей буду учить, если сама многого не понимаю?

— Ты собираешься им рассказывать про то, какие сейчас существуют классы, и что между ними должна идти борьба? — удивился он еще больше.

— Ну… не знаю… я, как минимум, сама должна понять… — промямлила я, чувствуя себя одноклеточной амебой.

Очень трудно в открытую говорить «да», когда от тебя хотят услышать «нет». Особенно близким. И все-таки я не выдержала:

— А почему бы, в принципе, и не рассказать? Цензуры сейчас, слава богу, нет.

Сергей удивился:

— Как нет? Неужели что хочешь, то и говори? Хотя… Сейчас в школе вообще непонятно, что творится. Тебе, наверное, виднее.

Сказать-то сказала, а на самом деле? Может, действительно чего-то нельзя, а я брякну? Надо спросить у Мадам, неприятностей мне и так хватает.

P.S. Посмотрела словарь, и на этот раз удивилась сама. «Политика» в переводе с греческого «искусство управления».

А слово «искусство» произошло от старославянского «искоусъ», что значит «опыт», но иногда — «истязание», «пытка».

Получается, политика — это «опыт управления».

Или «пытка управлением».

29 ноября

Почти каждый день занимаюсь с олимпиадниками. Илья старается, а Озерова — ни шатко ни валко. По-моему, уверена, что и так займет призовое место: в прошлом году она уже была второй. У Мадам как-то ненароком проскочило: