Журналюги - Сергей Аман Страница 18

Апокалипсис сегодня

Его подняла Лена Беспощадных в половине четвертого ночи. Накануне он праздновал свой день рождения, перенесенный на выходные, гости разошлись заполночь, они с Леной вымыли и прибрали посуду, и он лег около трех и только-только заснул. Лена сказала, что ему звонят, надо подойти к телефону. Серега на автомате добрался до аппарата в кухне, так как свой параллельный он из-за Наташки на ночь отключил, и хрипло сказал: «Да!» Спросонок он не сразу понял, кто звонит. Звонила жена его дяди из владимирской глубинки. «Сережа, бабушка умерла, - сказала Татьяна. – Приезжай, если сможешь». Оглоедов сел на кухонный стул и только потом произнес: «Да, я сегодня приеду». Ранним утром он позвонил Лене Петровановой и отпросился на три дня. Бабушка несколько месяцев назад сломала, упав, шейку бедра, и ее сын Коля, Серегин дядя, забрал ее в свою квартиру. Больше она уже не встала. И хотя было очевидно, что жить ей оставалось недолго, так как было ей уже за девяносто, смерть ее оказалась, как это всегда бывает, неожиданной. Когда Оглоедов вечером добрался до своего городка и поднялся в квартиру, бабушка, уже обмытая и одетая, лежала в простом гробу. Домовина покоилась на столе, стоящем посреди комнаты. В полумраке горели свечи. Вокруг толпилось несколько пожилых женщин, а одна из них нараспев читала молитвы. Оглоедов женщин не знал, потому что все бабушкины сестры и подруги уже поумирали, а это было следующее поколение, от шестидесяти до семидесяти. Серега с Колей, несмотря на вечер, поехали договариваться о могиле и отпевании. Старосту кладбища они искали долго, узнав его домашний адрес у священника, с которым договорились, подъехав к церкви, почти сразу. Со старостой, когда они его нашли уже поздним вечером, тоже хлопот не оказалось, тем более что хоронить бабушка наказала себя в оградке рядом с родными, в давно облюбованном ею месте. «Вот здесь меня похороните. Хорошее здесь место, песочек, не сыро будет лежать», - говорила она Оглоедову, когда он привозил ее на своей «шестерке» навестить усопших. Весь следующий день ушел на договоры с рабочими и рытье могилы, за что копатели скромно попросили по поллитру белого вина на одно лицо ввиду крепчавшего морозца, и на закупку спиртного и продуктов к поминкам. Вечером строгали салаты, готовили тесто к блинам и варили поминальный борщ и компот. Утром пришел ритуальный автобус, и после недолгого прощания в квартире Колины товарищи, знавшие и уважавшие бабушку при жизни, вынесли гроб к подъезду. Здесь уже собрался народ, в большинстве своем пожилые люди. Неторопливо войдя в автобус, все разместились по сиденьям, и машина тронулась. Серега на всякий случай поехал следом на своей «шестерке». Мало ли еще куда придется смотаться? В церкви им пришлось подождать, так как на отпевание раньше них привезли еще двух усопших. Мужчины вышли покурить, а женщины остались стоять у гроба. Вскоре мужчин позвали. Поп густым басом читал отходную молитву и, махая кадилом, из которого вываливался сладкий дым, обходил покойницу вокруг. Вскоре все закончилось. Гроб прикрыли крышкой, занесли в автобус и доехали до недалекого кладбища. Дальше, сняв крышку, понесли на руках. Позади шли провожающие с венками и двумя табуретами. Возле свежевыкопанной могилы все остановились, поставив домовину на табуреты, и началось последнее прощание. Слов произносили немного, но все говорили искренне, потому что бабушка, крестившая половину поселка, смогла оставить по себе только добрую память. Никто не бился в крике, но на глазах у многих стояли слезы. По толпе разнесли кутью. Заколотили крышку и опустили гроб в могилу. Могильщики быстро и сноровисто забрасывали последнее место упокоения землей, а потом лопатами обивали холмик. Они же ставили венки, втыкая их в песок и связывая пирамидкой. Провожающие потянулись к выходу и стали забираться в автобус. Коля с женой и Серега постояли у могилы, поправили ленты на венках и ушли последними. Оглоедов, махнув водителю автобуса, повез их на своей машине. Поминки, как всегда, сначала проходили сдержанно и чуть натянуто. Все искали нужные слова и говорили приглушенно, как бы боясь нарушить поминальную торжественность момента. Слышалось только звяканье ложек и вилок о тарелки. Но после третьей рюмки все заговорили уже свободно, не только слушая поднимающихся с прощальным словом, но и общаясь с соседями по столу. После третьей Серега пить больше не стал, так как ему вечером предстояло ехать в Москву. Он вышел покурить на лестницу, а возвращаясь, заглянул в кухню. Две пожилые женщины, помогавшие тут с первого дня, говорили между собой. «Ты видела, как она лежала?» - спрашивала одна. «Да мне сразу стало не по себе, лежит, а от ног до задней стенки кулак пролезет, - живо отреагировала другая. – Но не переложишь же уже. Так что жди теперь еще двух покойников, по одному под каждую ногу. А кто у нее из близких-то остался?» Заметив Оглоедова, женщины сразу примолкли, а он, чтобы не смущать их, прошел в шумную комнату, где говорили уже все разом, не обращая подолгу внимания на поднимающихся с поминальным словом. Приходилось стучать вилкой по звеневшему стакану и восстанавливать тишину. Серега, обведя взглядом стол, вышел из квартиры, накинув куртку, на воздух. Следом за ним вышел Володя Плотников, любимый бабушкин крестник и Серегин друг: «Ты в Москву? Меня захватишь?» «Конечно, только проветриться надо немного, а то гаишники могут придраться, а я почти без денег», - ответил Оглоедов. И они пошли пройтись. Володя любил бабушку и всегда, приезжая к ним в оглоедовскую баню, привозил ей какой-нибудь маленький подарок. «Ты ее береги!» - говорил он обычно Сереге, и тот ревниво отвечал: «И без тебя знаю». Но сегодня они вспоминали всякие бабушкины слова и поступки с тихой щемящей радостью и грустью одновременно. Вернувшись, они быстро попрощались с Колей и прочими родственниками и укатили в Москву. Работа быстро заставила забыть о печальном событии, втянув Серегу в свой бешеный ритм. Наташка не проявлялась, не звонила, на работе не появлялась, что, впрочем, случалось с ней периодически. О Мизиновой Оглоедов старался не вспоминать, хотя все время мысли о ней лезли ему в голову и он их старательно гнал. На девять дней он не смог поехать, работал по графику, меняться никто из коллег-замответсеков не согласился, у каждого были на то свои причины, а отпрашиваться у Петровановой не хотелось. По вечерам он смотрел телевизор на кухне, а ложась, читал какую-нибудь книжку. Со дня бабушкиной смерти прошло две недели. В тот вечер он выпил с тоски, пригласив на кухню для компании квартирную хозяйку Лену. Разговор у них пошел какой-то пустяковый, но все равно это развеяло Оглоедова и он собирался ложиться спать уже в хорошем расположении духа. Когда он выходил из кухни, раздался телефонный звонок. «Возьми трубочку» - попросила Лена, мывшая посуду. Звонила Ирина, жена Володи Плотникова: «Сережа, я не знаю, что делать, - плачущим голосом произнесла она. – Мне сейчас позвонили из милиции и сказали, что Володя погиб». Как, не может быть, хотел сказать Оглоедов, но вовремя себя остановил:

- Подожди, Ирина, что они говорят?

- Что надо приехать в морг на опознание. А у меня руки опустились и сердце ноет. Я одна не смогу.

- Завтра утром я приеду к тебе и поедем вместе, не волнуйся и постарайся заснуть, выпей снотворного. Тебе надо выспаться, завтра будет тяжелый день.

Утром Оглоедову опять пришлось звонить Петровановой и отпрашиваться. Захватив Ирину с двумя их сыновьями, он погнал «шестерку» во Владимирскую область. По дороге Ирина рассказала, что накануне ей позвонил какой-то местный владимирский лейтенант и спросил, кем она приходится Владимиру Сергеевичу Плотникову. Женой – зло ответила она, потому что Володя должен был вернуться «из деревни» еще вчера, но где-то загулял. И тогда он сказал, что на горьковской трассе Москва – Нижний Новгород был сбит машиной насмерть человек. Вызванная скорая уже ничем не могла помочь ему. При нем находились документы на имя Владимира Плотникова и записная книжка. Обзванивая по ней номера, он и добрался до родственников. Морг находился в районном городке Петушки, они нашли его быстро. Лейтенант уже ждал их. Оставив Ирину и младшего сына Алешу в машине, Оглоедов с милиционером и старшим Володиным сыном Севой вошли в небольшое кирпичное сооружение, больше напоминавшее бесхозный сарай. Покойники лежали вповалку, чуть ли не друг на друге, а маленький человечек в грязно-кровавом халате, видимо - прозектор, молча махнул им рукой в глубь помещения. Взгляд Оглоедова приковал к себе покойник, лежавший на столе с распахнутой, как красные растянутые меха гармони, грудной клеткой. Он с трудом отвел глаза, когда лейтенант сказал, показывая рукой: «Вот он». «Это он, это он!» - тут же вскрикнул Сева. На запрокинутом лице лежащего навзничь человека как-то странно, как подумалось Сереге, топорщились усы Володи. Они вышли на улицу. Ирина приняла известие отрешенно, даже, как показалось Оглоедову, спокойно. Во всяком случае - он ожидал истерики, но она сказала, что надо заняться похоронами. И все началось снова. Оформление всяких похоронных документов, покупка гроба и венков, разговор со старостой о месте, закупка спиртного и продуктов. Так как родственников в городке у Володи не осталось, а стоявший пустым всю зиму его родительский дом надо было долго протапливать и отмывать, поминать решили опять у Серегиного дяди Коли. Место на кладбище оказалось совсем рядом с бабушкой, по прямой метрах в десяти. Это тоже была старая оградка, где были захоронены Плотниковы. «Рядышком будут лежать, не зря она его так любила», - пробормотал Коля. И тут Серегу пронзила мысль, что он почему-то был готов к тому, что что-то подобное должно было произойти. Но он не стал на ней концентрироваться, потому что забот еще был полон рот. Надо было выяснить у жены, хотят ли они отпевать Володю, ведь он хоть и был крещен бабушкой в младенчестве, но по сути был атеистом, во всяком случае в церковь практически не ходил, посещая ее только по таким же печальным случаям. Ирина же была человеком в меру набожным и сказала, что отпевать надо. Они с Колей опять поехали к тому же священнику и договорились об этом прощальном ритуале. На третий день с утра подъехал огромный автобус с сотрудниками Академии МВД, в которой преподавал Володя. Тут же подошел и ритуальный автобус. После недолгого прощания возле них, гроб с телом покойного внесли в ритуальную машину и повезли к церкви. Отпевание на этот раз было недолгим, и вскоре автомобили двинулись к кладбищу. Когда гроб поставили на табуреты, Ирина почти теряла сознание, повиснув на своих сыновьях. Плакали и молодые работницы милицейской академии. Мужчины нервно курили и сдержанно переговаривались. Речи на этот раз были более пафосными, хотя и искренними. Володе только недавно исполнилось пятьдесят. По нынешним временам это была ранняя смерть, тем более что Володя смог не оставить по себе недоброй памяти. Когда стали заколачивать крышку гроба, Ирина взвыла в голос, а сыновья вцепились в нее. Они втроем еще долго сидели у свежего холмика с новенькими венками, а Серега и Коля ждали их, чуть отойдя, у бабушкиной могилы. Потом все вместе они пошли к выходу с кладбища. Сотрудники Академии МВД, извинившись, что не могут более оставаться, погрузились в свой автобус и уехали в Москву. Коля передал им перед отъездом в дверь автобуса несколько бутылок водки, которая лежала в багажнике у Сереги, попросив помянуть Плотникова. В квартире все было уже готово к поминкам. Люди входили и долго вытирали ноги, прежде чем пройти в комнату с накрытым столом. В кухне Серега опять увидел тех двух женщин, которые запомнились ему фразой о том, как лежала бабушка в гробу. И тут до него дошло, почему он был готов к тому, что произошло. Значит, в подсознании засели эти слова о двух покойниках под каждую ногу, просто он их не зафиксировал. Уйти вслед за бабушкой должны двое близких, любимых ею, людей. Серега сидел за все более раскрепощающимся столом и его не отпускала простая мысль. Вот ушел ее любимый крестник Володя. Значит, остался еще один кандидат в покойники. А кроме него и Коли у бабушки, вроде, никого не осталось. Стол уже расшумелся вовсю, водки было много, и Володина жена Ирина спросила, когда Оглоедов поедет в Москву. «Да сейчас и поеду…» - задумчиво протянул Серега. «Нас возьмешь?» - попросила она. «Конечно» - ответил Оглоедов и пошел собираться. Коле он ничего не стал говорить про услышанный разговор, боялся показаться смешным в его глазах, но все-таки предупредил дядю, чтобы он в такие морозы никуда из дома не выходил. «Да куда сейчас ходить-то? – ответил дядя. – Если только на кладбище… Девять дней-то где будем отмечать?» «Не знаю, надо с Ириной поговорить». На том они и распрощались. По дороге все молчали, а на вопрос Сереги о девяти днях Ирина ответила, что отмечать они будут у себя дома и чтобы он непременно был. Работа в «Богомольце» опять быстро втянула Оглоедова в свой ритм, но мысль об еще одном покойнике не отпускала его. Он несколько раз звонил Коле, но у них все было нормально. За себя он почему-то не боялся. Он обратился к Савелию Кладницкому, ведущему в «МБ» рубрику «По ту сторону», повествующую о всяких паранормальных явлениях. Савелий ответил, что да, существует такое народное поверье, но объяснить его с научной точки зрения он не может. Месяц Оглоедов ходил с тяжелым сердцем, ощущая странное дыхание параллельной жизни. Но на второй месяц это ощущение стало его отпускать. Стоял апрель, вовсю грело солнце, снег в Москве почти весь сошел, серея грязными горками в скверах да на газонах. Оглоедов уже прикидывал, как проведет майские праздники, когда ему на работу позвонила Мария Владимировна, мама Сергея Павы. «Сережа, здравствуйте, - сказала она. Мария Владимировна всегда обращалась к нему на «вы», хотя общались они уже более двадцати лет. – Вы не знаете, где мой Сережа?» Оглоедов замялся. Последнее время, после ухода от Павы из-за Мизиновой, они с Красавчиком не встречались, хотя тот несколько раз звонил Сереге и интересовался, как у него дела. Оглоедов отвечал односложно и сам Паве не перезванивал. «Нет, мы что-то давно не созванивались», - промямлил он. «Его уже третий день нет дома, - продолжала Мария Владимировна. – Наверное, надо что-то предпринять, но я не знаю что. Вы мне не поможете?» «Конечно, Мария Владимировна, когда Вы его видели в последний раз?» Оказалось, что три дня назад Красавчик уехал в Новопеределкино к какому-то старому другу или просто знакомому. Если Пава пропадал больше чем на сутки, он всегда отзванивался матери и предупреждал, что его какое-то время не будет. А тут третьи сутки тишина. Оглоедов начал обзванивать всех общих с Красавчиком знакомых, начиная с Надии. Никто не знал, где он мог пропадать и что за знакомый у него в Новопеределкино. Через пару дней до Оглоедова стало доходить, что тут что-то серьезное. Мария Владимировна не находила себе места, и по ее просьбе Серега сначала опубликовал объявление о пропаже человека, попросив Стасика Обло, у себя в «Богомольце» в рубрике «А ну-ка в номер!», а потом связался с несколькими телеканалами и дал объявления туда. Он даже договорился с телепрограммой «Жди меня» и ездил с Марией Владимировной в ГУМ к фонтану, где Первый канал записывал обращения тех, кто разыскивал родных и близких. Держа перед собой большую фотографию сына, Мария Владимировна дрожащим голосом просила всех, кто мог видеть Сергея Паву, отозваться по любому из телефонов, показываемых во время передачи на экране. Один из телефонов был милицейским, потому что заявление в милицию Оглоедов попросил написать мать Павы уже на вторые сутки после ее звонка. Его, Надию и еще нескольких близких знакомых Красавчика вызывали в местное отделение милиции, где их напористо расспрашивала полногрудая женщина-следователь, не занимали ли или наоборот не одалживали они деньги Сергею Паве, не было ли у них скандалов с пропавшим. Оглоедов благоразумно промолчал о причине своего разрыва с Красавчиком, не хватало, чтобы еще его приплели к подозреваемым. Потом они с Надией, сидя в квартире Павы, которую им открыла Мария Владимировна, обзванивали больницы и морги. В это время другой круг друзей Павы, всполошенный Оглоедовым, из тех, кто имел какой-то вес, поднял на ноги как можно более высокие милицейские и фээсбэшные инстанции. Серега с Надией стали объезжать морги. В большинстве неопознанные трупы им показывали с экрана компьютера, но в одном провели к высоким металлическим холодильникам и вытянули на полозьях труп парня лет тридцати. Паве уже было сорок, но выглядел он лет на десять моложе, и в первый момент Оглоедову с Надией показалось, что это Красавчик. Надия, стоявшая чуть позади, даже судорожно схватилась за плечо Сереги, но тут же отпустила: это был не Пава. Вряд ли их вздох можно было назвать вздохом облегчения: уж если Красавчика нет в живых, то лучше было найти хотя бы его тело. Но ни по какому направлению поднятые на ноги люди и инстанции ничего не находили. Нашел, правда, Оглоедов путем долгих вызваниваний старых знакомых Красавчика парня в Новопеределкине, к которому Пава уехал в гости. Тот подтвердил, что Красавчик был у него, но ночью засобирался домой и он его проводил, посадив на какого-то частника на черной «Волге». Номеров он не запомнил, с чего ему было запоминать номера? Оглоедов опять пошел к Савелию Кладницкому. Тот направил его к одной ясновидящей, которая, повертев фотографию, рассказала, что Пава действительно уехал на черной «Волге», и даже назвала часть номера, но вскоре остановил водителя у ночного магазина и взял спиртного, а потом водитель привез его в какую-то избушку, стоящую практически в лесу. Там они еще выпили и закусили, шофер заснул, а Красавчик вышел на воздух. Почему-то он прошел по лесу несколько десятков метров и тут ему стало плохо. Кажется, он упал в яму со стаявшим снегом, но умер даже раньше, чем осознал, что происходит. Оглоедов попросил ясновидящую съездить в Новопеределкино с ним и показать место гибели, но та мягко отказалась. Тогда он собрал всех, кто откликнулся, и на нескольких машинах они съездили в этот отдаленный район Москвы и прочесали указанный ясновидящей на карте участок, шаря по всем встречавшимся ямам, заполненным водой, длинными сухими ветками. С ними был и тот самый парень, у которого Пава гостил в свой последний день. Оглоедов ему предварительно позвонил. Парень встретил их при въезде в Новопеределкино и повел в свою квартиру. Они выпили у него чаю, и он рассказал, что у него уже была та самая грудастая баба-следователь и проверяла полы: в щели могла затечь кровь, если здесь было совершено убийство. Никакой избушки они не нашли. Опушка леса утыкалась в бетонный забор, за которым располагалось местное отделение милиции, а дальше тянулись самозахваченные местными жителями участки под посадку с кривыми заборами и конурами для инструмента. Друзья, зная Красавчика, легко задиравшегося с органами правопорядка, даже предположили, что его забрали в ментовку и сильно избили, отчего он и умер, а потом бросили в лесу. Но как это проверить? В общем, это предположение так и осталось предположением. Отчаявшись дождаться помощи от милиции, друзья Павы вышли на местных бандитов, а Оглоедов от газеты связался с главным диггером столицы Вадимом Михайловым. Люди Вадима за сто баксов, которые дала Надия, прочесали все подземные коммуникации Новопеределкина, но тоже ничего не обнаружили. Андрей Краюшин, друг-бизнесмен Красавчика, предложил ясновидящей десять тысяч долларов, если она приедет и найдет тело, но та категорически ехать отказалась. Бандиты, прошерстив свои круги, тоже ничего нового сказать не могли. Короче, все усилия были тщетны. И потихоньку их активность стала затихать. Тем более что и на работе Оглоедова стали преследовать тоже серьезные неприятности. Но это, я думаю, отдельная история.