Ангелы на кончике иглы - Юрий Дружников Страница 18

– Ой, что вы, Игорь Иваныч! Я боюсь… здесь…

И слышала:

– Сбегайте-ка в наборный, пусть тиснут еще одну гранку!

И она бежала в наборный, потерявшаяся от непонимания и измученная отсутствием хоть какой-нибудь перспективы.

Ей хотелось приблизиться к Игорю Ивановичу в понимании международного и внутреннего положения. С одобрения Макарцева Локоткова в городской Дом политпросвещения стала ходить по вечерам и честно отсиживала на лекциях, когда другие, отметившись, смывались в магазин. А когда оттрубила два года в университете марксизма-ленинизма, он даже не похвалил.

Такое у нее в жизни было в первый раз, и это серьезно, и она была глубоко несчастна. Анечка даже гордилась тайно своим несчастьем. Все же такой человек, что и сравнить его не с кем, не то что променять. Ни на кого больше она и смотреть не может. Но ведь она стареет, неужели она зря четыре раза лечилась в санаториях? Ведь и проверить, помогли ли продувания и грязи, нельзя!

Так продолжалось семь лет, безо всякого движения. В позапрошлом году в приемную решительно вошел посетитель невысокого роста, с папкой под мышкой, и хотел проникнуть прямо в кабинет главного редактора. Анечка вскочила и решительно заслонила собой дверь.

– Игорь Иваныч занят. Вы по какому вопросу, молодой человек?

– По вопросу непорядочности. Отойдите!

– Как это отойдите? Здесь я распоряжаюсь. Пока не скажете, для чего, не смогу доложить, а пока не смогу, он не примет… Из какой организации?

– Я литератор, – прокричал он. – Понимаете, что это такое? Доложите вашему редактору: я хочу сказать ему, что я о нем думаю!

– Скажите мне, я ему передам…

Он захохотал ей в лицо, забрызгал слюнями. Потом вдруг остановился. Анечка поняла, что понравилась.

– Ладно, – смирился он. – Только из уважения к тому, что вы…

– Это к делу не относится, – она опустила долу ресницы.

– Как знать… А если я женюсь?

– При чем здесь я?

– Женюсь-то я на вас!

– Послушайте, – проговорила она. – У нас вон сколько молодых девочек. Они все готовы дружить с молодыми людьми…

– Мне не нравятся молодые, – сказал он. – Они только берут, но ничего не могут дать взамен…

– А что вы хотите брать?

– Душу.

– Вы что, дьявол?

– Это ваш редактор – дьявол!

– Ну, это бросьте!

– Точно, дьявол! Заказали статью, сперва хвалили, потом заставили три раза переделывать. Все, что я хотел сказать, вычеркнули, что не хотел – вставили, а теперь морочат голову «завтраками»: завтра, завтра…

– Редактор не знает. Если бы знал, принял меры.

– Что вы-то его защищаете? – он посмотрел так, что Анечка покраснела. – Можно подумать, вам перепадает! Да он вам не пара!

– А… кто же мне пара?

– Я!

В тот день путеводная нить оборвалась. До Анны Семеновны вдруг дошло, что с Игорем Ивановичем у нее все как-то глупо. Да ведь, в сущности, и нет ничего! Она действительно ему не пара. Не такой он породы, чтобы заводить отношения. Это же ясней ясного, как она раньше не поняла? Поняв, она весь день и всю ночь думала: что же ей теперь делать? Уходить, как она делала всегда? Но, с другой стороны, ведь ничего не было! Да и куда ей пойти с незаконченным высшим образованием после такой солидной организации? Разве что на понижение. И нехорошо так – ведь недавно комнату ей дали от редакции в Теплом Стане, и они с матерью туда переехали из школьной каморки. Далеко, конечно, у черта на куличках, но если б Игорь Иванович не позвонил в Моссовет, и этого бы не дали. Он еще пожалеет, что не получил от нее радостей за эти семь лет. Пожалеет, ан будет поздно.

И она осталась.

На другой день настойчивый молодой человек (он оказался, к невезению, на целых шестнадцать лет моложе Анечки) позвонил и предложил встретиться. Поскольку ее любовь к Игорю Ивановичу вчера окончилась, Локоткова дала согласие. Они сходили в шашлычную. Шашлыка там не было, съели люля-кебаб, выпили бутылку «Гамзы». И Сема (надо же, его, по роковому стечению, звали Семеном, как Анечкиного отца) предложил зайти к нему в скромные апартаменты попить чайку.

Она поднялась с ним на четвертый этаж старого дома на улице Кирова, в коммунальную квартиру с длинным коридором, заставленным шкафами. Едва он закрыл дверь, как притянул, не зажигая света, Анечку к себе и стал бешеными руками проверять у нее наличие то одного, то другого.

– У меня все на месте, – гордо сказала она, отстраняя и отстраняя его настырные руки. – Но так нельзя! Так я уйду. Сразу – нехорошо, потому что несерьезно. Чего доброго, подумаете, что я легкомысленная.

– Ни за что не подумаю! – говорил он, высвобождая свои руки из ее рук и опять принимаясь за свое нахальство. – И потом, я еще вчера понял, что это серьезно…

– А ты любишь детей, Сема? – уже дрожа и теряя холодный расчет, безо всякой надежды на честный ответ, прошептала она.

Все– таки семь лет воздержания, а ночью снились такие оргии, где она одна, а вокруг нее человек пять мужчин, и все проявляют намерения, и она такое им позволяет, что днем и себе самой страшно напомнить.

– Что же молчишь? Детей, спрашиваю, любишь?

– Люблю. Но больше – собак…

– Да подожди ты, не рви кофточку, лучше уж я сниму.

Анечка переехала к нему жить, и вскоре выяснила, что лечение опять не помогло. А Семен купил немецкую овчарку и очень к щенку привязался. Щенок гадил везде, где мог, и ел дорогие Анечкины чулки. Она стала приходить пораньше и весь вечер приводила комнату в порядок, потому что Семе было некогда. Он возился с овчаркой, а в перерывах колотил на пишущей машинке киносценарии, которые никуда не брали. Он носил пижаму западного образца, с галунами и золотыми пуговицами, купленную в комиссионке. Курил трубку и десять раз на дню варил кофе, за которым для свежести каждый день ходил в соседний магазин «Чай». И на Анечке, как он ей объяснил, женился потому, что она соответствовала стандартам Бальзака.

Локоткова стала от этого соответствия счастлива. С Игорем Ивановичем была по-прежнему в оперативных отношениях, но делала многое уже без той души. Теперь она убедила себя, что всю жизнь хотела просто выйти замуж, как все, а ребенок – это так, неосознанное. Ей есть о ком заботиться, у нее муж, а у мужа собака. Одно только ее обижало: почему Семен не предложит ей сходить зарегистрироваться? Конечно, она скажет, что не надо, какая разница, была бы любовь, но все-таки почему? А с другой стороны, и в этом было свое утешение. После регистрации Локотковой придется сразу начать платить налог шесть процентов за бездетность, что при ее зарплате было бы очень глупо.

Игорь Иванович порядком устал, хотя привык быть с утра до вечера на людях, принимать почти одновременно несколько решений, посещать несколько мест. Он растерянно стоял посреди кабинета, не зная чем заняться. Поколебавшись, вынул из кармана ключи, открыл сейф, в котором хранил секретные документы. На внутренней стороне дверцы сейфа была наклеена отпечатанная красным шрифтом бумага с грифом «С» – секретно, служебная тайна: «Порядок пользования постановлениями парторгана. Лицо, получившее выписку из протокола парторгана, не может знакомить с ней других лиц, не имеющих прямого отношения к выполнению данного постановления. Выписку из протокола надлежит хранить в железном шкафу (сейфе). Приобщать выписку из протокола к советскому, профсоюзному и другому делопроизводству, снимать с нее копии запрещается. (Из инструкции ЦК КПСС по работе с секретными документами)».