Дивная книга истин - Сара Уинман Страница 18

Но я позабочусь о тебе, если ты только позволишь, прошептал он.

Мисси повернулась на бок, потягиваясь.

Что такое? – спросила она.

Все в порядке, просто я не мог уснуть. Пожалуй, пройдусь немного, сказал он, надевая и застегивая брюки.

Куда ты пойдешь?

Куда-нибудь, сказал он и погасил сигарету в пепельнице. Кто-то на улице запускает фейерверки. Возможно, соседские дети. Мне не помешает немного проветриться.

Я с тобой, сказала она.

Он зажег лампу, разыскивая свои ботинки, и через пару секунд заметил, что ее пижама уже снята и комом брошена на пол, а потом краем глаза увидел ее наготу, отразившуюся в полированном металле. Так же искоса он наблюдал за тем, как она надевает просторные синие штаны и серый свитер крупной вязки, сняв его со спинки кровати.

Мисси кашлянула. Он поднялся с колен и застегнул пуговицы рубашки.

Теперь уже нет смысла подглядывать, сказала она с улыбкой, проводя помадой по губам. Ты покраснел как рак, Фредди Дрейк. Да, я же вижу. Ну вот, я готова, идем. Прихвати бутылку и постарайся не шуметь.

Взяв свое пальто и фонарик, она направилась к двери. Фредди сделал глоток из горлышка, прежде чем последовать за ней. Он чувствовал себя совершенно разбитым, что в равной мере касалось и ума, и сердца.

С ноябрьского неба сыпал мелкий дождь. Они сидели на крыше, потерянно съежившись, как детишки, сбежавшие из дому, сами не зная куда. Бутылка переходила туда и обратно, донося до губ Мисси его слова и тепло его дыхания. На востоке в знакомом беспорядке дыбились коньки крыш и печные трубы. Кое-где среди них зияли пустоты, в которых кружили вихри с неприкаянными призраками жильцов, сгинувших под этими руинами. Над крышами взлетела ракета и взорвалась, рассыпаясь белыми огнями.

Какого хрена, люди тут пытаются заснуть! – пронесся вдоль кирпичных стен одинокий гневный возглас.

Фредди запахнул плащ – не из-за холода, а чтобы хоть как-то приглушить стук собственного сердца. Мисси прильнула к нему, и пахло от нее очень приятно.

Во время войны я часто сюда приходила. И вот что скажу тебе, Фредди: это было красиво. Безумие, верно? Пожары сплошной полосой в районе доков напоминали восход солнца. И можно было почувствовать их запах, если ветер дул с той стороны. Запах жженого сахара, а однажды даже запах плавленого сыра. Самолеты над головой, лучи прожекторов крест-накрест, пальба зениток – это воспринималось как что-то среднее между киносеансом и рождественским гуляньем. Однажды мы пересидели здесь бомбежку с моей подругой Джини – она назвала это «испытанием веры», – совершенно очумевшие от какого-то зверского самогона, однако живые. И невредимые. И я была счастлива. Казалось, все, о чем я мечтала, вот-вот сбудется. Словно я была спасена для чего-то важного. А когда дали отбой воздушной тревоги, возникло такое фантастическое чувство! Мне было все нипочем. В самом деле. Джини говорила, что у меня девять жизней, как у кошки.

А сколько жизней осталось сейчас? – спросил Фредди.

Не знаю. Неплохо бы иметь хоть парочку в запасе.

Мисси ухмыльнулась, а он, глядя на нее, снова стал тем двенадцатилетним мальчишкой – смущенным и жаждущим, с набухающими яичками и оглушительным сердцебиением.

Я ведь была там в ту ночь, тихо сказала Мисси.

Где? Какая ночь? Ты о чем?

В «Кафе де Пари». В ночь, когда это случилось.

Боже мой, Мисси!

Я танцевала. Довольно далеко от сцены, что для меня необычно, и оркестр исполнял «О Джонни! О Джонни! Какая любовь! О Джонни! О Джонни! Блаженство и боль!». А потом вдруг наступила тишина. Все вокруг двигалось замедленно – можешь себе представить? Улыбающиеся лица, смазанные движения и чудесная тишина. И еще яркий голубой свет. Потом я очнулась на полу, придавленная чьим-то телом, и в воздухе кружились нотные листы, как огромные хлопья снега, а осколки стекла сверкали, как звезды. И только после этого я услышала вопли. Повсюду были ошметки тел, оторванные руки и ноги. Какая-то обезумевшая женщина бродила среди этого кошмара и продолжала петь: «О Джонни! О Джонни!» У меня была рассечена кожа на голове, только и всего. Я старалась, как могла, помочь другим. Платье все равно было порвано, так что я разорвала его еще больше и делала из обрывков жгуты для остановки крови. Я промывала людям раны шампанским. Позднее я часто гадала, что они могли подумать, когда лежали на полу, истекая кровью, и слышали, как рядом хлопают пробки шампанского. Наверно, это было неправильно, да? Я о том, что не пролила ни слезинки. До сих пор. Джини говорила, что я слишком толстокожая. Но по-моему, на все беды вокруг никаких слез не хватит, а я свою норму выплакала еще до войны. В ту ночь я отделалась повреждением барабанной перепонки. Так что я слегка глуховата. Но с возрастом моя глухота будет восприниматься все более естественно, не так ли?

Иди сюда, сказал Фредди, раскрывая объятия.

Нет, я чувствую себя нормально и вовсе не нуждаюсь в утешении, сказала она, отстраняясь. Тебе следует привыкнуть к таким вещам, раз уж ты вернулся. Здесь у каждого найдется своя история того же сорта, это просто одна из многих.

Новая ракета с визгом прорезала холодный воздух.

Ага! Надеюсь, это будет синяя, они мне нравятся больше всего.

Ракета лопнула, рассыпавшись каскадом красных и зеленых огней.

Жаль, мне хотелось синюю.

Может, она будет следующей, сказал он.

Но больше ракет не последовало. Фейерверщики наконец-то угомонились и оставили в покое лондонское небо.

Эта война всех нас подкосила, сказала Мисси. Мы все стали другими, верно?

Он хотел сказать ей, насколько другим он стал, хотел дать ей почувствовать эту перемену, хотел услышать от нее слова утешения – мол, ничего страшного, по нынешним временам такое случается сплошь и рядом.

Но вместо этого он закурил и передал ей сигарету. Она сделала затяжку – и ее первая за очень долгое время слеза капнула на руку Фредди.

Не смотри на меня, сказала она, отворачиваясь. Пожалуйста, не смотри на меня.

Фредди послушно отвернулся и стал смотреть вдаль, на высокую трубу пивоварни, на ряды крыш, на зашторенные окна спален (с людьми в теплых постелях), на звезды вверху и на все более тревожащие, вопиющие бреши в городском ландшафте. Когда-то он считал этот город своим, но сейчас даже не мог припомнить, что находилось на месте того или иного пустыря и уже безвозвратно исчезло.

Примерно так же, как с моей собственной жизнью, подумал он.

Они спустились в тишину ее комнаты, показавшуюся непривычной, поскольку в ушах еще звенели отзвуки фейерверка. Мисси включила обогреватель, и они сели друг против друга в оранжевом свете от раскаленных спиралей. Тепло возвратило румянец их застывшим лицам. Они были наедине. Их тела были наедине. Фредди поднялся, увлек ее к постели и начал целовать. Она успела дотянуться до выключателя. Уже в темноте он снял брюки, и она стала ощупывать его тело так, словно была слепой.