Двое - Алан Александр Милн Страница 19

Любит ли она играть с ним в теннис так же, как он с ней? Он этого не узнает. Когда Сильвия подготавливает решающий удар, а он посылает мяч в сетку, возможно, она испытывает то же, что он, когда на удачную, остроумную его реплику она отвечает отсутствующей улыбкой. Если так, то поделом ему, но как ужасно, если это так! Нет, он не заставит ее страдать, он будет сегодня играть блестяще. И он сыграл блестяще.

– Мне понравилось, – сказал он ей, когда они выиграли.

– И мне, дорогой, – ответила Сильвия.

Потом он снова наблюдал, как она играет, и рядом с ним неожиданно появилась Лина Коулби.

– Мне не удалось вырваться раньше, ты ведь знаешь, как у нас дома, но я решила заглянуть к вам хоть на минутку, – объясняет она хозяйке дома.

– Конечно, дорогая. Ты ведь знакома с мистером Уэллардом. Поговори с ним, хорошо? Мне кажется, он скучает.

Если бы Бетти Бакстер довелось представлять архиепископу Кентерберийскому знаменитого убийцу, она бы непременно высказала предположение, что они уже знакомы, и, даже если бы она представляла архиепископа его жене, она не преминула бы сделать то же самое.

– Привет! – сказал Реджинальд, когда Лина расположилась в шезлонге рядом с ним.

– Мы ведь знакомы, правда? И вы не так уж скучаете, верно?

– Да. Нет, – ответил Реджинальд.

Они немного поболтали, а затем замолчали, наблюдая за Сильвией.

– Да, – вздохнула Лина. – Это совершенная правда.

– Что?

– Что она самая красивая женщина в мире.

Реджинальд повернулся к ней с застенчивой улыбкой.

– Вы догадались, о чем я думал?

– Конечно.

– Это не совсем так. Не самая красивая. Это значило бы что-то потрясающее... как Клеопатра. Слово не подходит.

– Да, вы правы. Не знаю, почему я сказала самая красивая, а не самая очаровательная.

– Да.

Они опять помолчали. Потом Лина произнесла:

– Странная вещь любовь.

– Необыкновенно, – отозвался Реджинальд, потому что думал именно об этом.

– Может ли существовать брак, основанный на общности умов? Счастливый брак?

– По большей части считается, что это единственно счастливый брак. Единственно прочный.

– Разве? Ведь это неправда.

– Да. Это невозможно.

– Почему невозможно?

– Я как раз думал об этом. Мне кажется, чтобы быть совершенно счастливым, надо стремиться к чему-то, что выше тебя. Разумеется, это общеизвестно.

– Почему же тогда не к интеллекту, превосходящему наш?

– Конечно. Но тогда другой партнер не стремится выше, а, наоборот, снисходит.

– Вы хотите сказать, – Лина предпочитала рассуждать более конкретно, – что мужчина в подобном браке может быть счастлив только с женщиной умнее его, а женщина – с мужчиной умнее ее, значит, они никогда не будут счастливы вместе.

– Да, дело именно в этом. Вероятно, я, как обычно, не прав. Но супружеская жизнь – страшно сложная штука, и не думаю, чтобы она могла существовать на чисто интеллектуальной основе.

– Два разума, слитых в один, – прошептала Лина.

– Ерунда. Разве это возможно?

– Что тогда? Чисто физическая основа?

Реджинальд рассмеялся.

– Конечно, в такой формулировке это выглядит безнадежно.

– Сформулируйте менее безнадежно.

– Хорошо. – Он на минуту задумался. – Счастливый брак основан на умении оценить физические качества партнера.

– Действительно, звучит гораздо лучше, – улыбнулась Лина.

– Суть в том, что в физическом отношения мужчины и женщины не соперничают друг с другом. Они могут восхищаться друг другом.

– Не у каждого из нас есть Сильвия, чтобы восхищаться.

– У Вас есть Том.

– В той же категории, но другого пола?

Реджинальд не думал соглашаться с нею.

– В том-то и прелесть, что в физической привлекательности нет категорий. Здесь все чисто субъективно. Любовь может быть вызвана какой-нибудь особенностью произношения (а всему остальному миру она будет казаться нарочитой), ямочкой на щеке, поворотом головы, жестом руки...

Тут оба они посмотрели на руки Лины, лежавшие у нее на коленях; левая рука спокойным, свободным жестом обнимала пальцы правой.

– И эта привлекательность не исчезает? – спросила она чуть порозовев.

– Нет. В этом и кроется любовь. Не исчезает.

Лина молча крутила на пальце обручальное кольцо.

– Том очень красивый, правда? – спросила она, следуя собственным мыслям.

– Конечно! Но меня привлекает и его ум.

– Да? – Лина подняла брови. Она на минуту задумалась и сказала: – Я обычно так устаю к вечеру, что ничего не замечаю.

Реджинальд рассмеялся:

– Попробуйте заметить за завтраком.

– Дорогой мой, да вы представляете себе, когда мы завтракаем?

– Ох, простите! И не говорите мне когда. Я не вынесу.

– Черт возьми! – изумленно воскликнула Лина. – С вами говорить – просто отдых.

– Вам бы скоро надоело.

– Не знаю. – Она посмотрела на него искоса, потом оглянулась на Сильвию и, поколебавшись, произнесла: – Я сейчас задам дурацкий вопрос: чувствуете ли вы когда-нибудь... – но она вовремя остановилась.

– Что? – спокойным тоном спросил Реджинальд.

– Дорогой мистер... Или я называю вас по имени?

– Попробуйте – как выходит.

– Ну так, дорогой Реджинальд, зачем это “что”, когда вы прекрасно знаете, о чем я хотела и не решилась спросить.

– Люблю ли я разговаривать с вами? Да, конечно.

– Нет, не об этом.

– Провел ли я сегодня день интереснее, чем предполагал? Да. Гораздо интереснее.

– Нет-нет, о другом.

– Я знаю.

– Конечно, знаете. Вот почему мне так нравится разговаривать с вами.

Но он так и не ответил на ее вопрос. А затем сменил тему.

– Вам нравится Вестауэйз? – спросил он, поднося другую спичку к трубке.

– Еще бы. Он всем нравится. Я совершенно без ума от него.

– Я тоже, – сказал Реджинальд. Он дунул на спичку и бросил ее на землю рядом с креслом. – Совершенно.

Лина снова искоса посмотрела на него. Она знала, что он ощущает это, хотя смотрит на Сильвию. “Чувствуете ли вы, какое удовольствие может доставить разговор с кем-нибудь вроде меня”, – собиралась сказать ему Лина. А он должен был ответить: “Я обожаю Вестауэйз, хотя он не говорит вовсе”. Это не совсем ответ.